Абдула Юсеинов Мемишев

Абдула Мемишев служил пехотинцем в 57-м пехотном Драмском полку, в Беломорье, где участвовал в преследовании греческих партизан. Впоследствии, во время 2-й фазы II-й мировой войны, сражался на территории Венгрии, где был ранен. Запись была сделана в его доме в селе Триград.

Зовусь Абдула Юсеинов Мемишев. Рожден 5-го января 1923 года в Триграде. (Триград — село на юге Болгарии. Находится в Смолянской области, входит в общину Девин. Население составляет 640 человек. Расположено в горах Родопы, на высоте 1240 м над уровнем моря. Прим. – С.С.) Перед войной крестьянствовал, так же, как и мои родители, которые занимались животноводством и немного земледелием…

В 1943-м в неполные двадцать лет был призван на службу. Служил в 57-м полку 16-й дивизии. Воевал рядовым солдатом в Греции. Гонял тамошних партизан в треугольнике Кавала – Серрес - Драма… (Район в Эгейской Македонии на севере Греции. Примерно 580 км от Афин - прим. С.С.)

Болгарские солдаты возле г. Драма

Есть одна гора, греки ее называют Парнарда. Там мы окружили их: одни сидели ниже, другие выше – в большом монастыре у подножья горы. Несмотря на всякие задержки, мы, наконец, догнали партизан и ощутили их присутствие. Рванулись, окружили монастырь, такой же большой, как мой родной Триград – под одной крышей: кельи, кельи, кельи…

Но партизаны бежали в направлении Салоников. Мы вошли в монастырь. В каждой келье стоял котел, в двенадцати из них еще варился чай для завтрака партизан – все это мы выплеснули в огонь. Кроме того там были различные продукты: начиная с курицы и заканчивая молоком – все равно, что на военном складе.

Мы начали было снова преследовать их, но я не смог двигаться дальше – слева гора, впереди густой лес, не видно дороги, конь не хотел вывести меня к командиру(?).

Один партизан забрался на дуб для наблюдения за нашими войсками, но был замечен бойцами другого полка и ранен в плечо. Парня захватили живым, раздели и его же рубашкой перевязали ему рану, затем отправили в монастырь. Ну ладно, привели его к командиру, а тот кричит: «Кто его застрелит?» Вперед выходит один из наших солдат и тоже кричит: «Я, господин подполковник!» Выпустил в него магазин, скосил… Тот упал. Жив?! Отрезают ему голову! Снова вопль командира: «Мемишев, ты и еще один, знаете, где обоз внизу, в поле? Днем собираемся!» Вешает на коня мешок с головой партизана. Я веду его лошадь в поводу, а сбоку болтается голова в мешке. Страшная работенка…

Мы спустились в сельцо с названием Каламбак. Все закрыто, никто не пускает. Никого нет. А командир сказал: «Как спуститесь в село – попросите местных напоить коня!» Ну хорошо, но тут выяснилось, что наша доблестная полиция как обычно занимается грабежом… Все, что им попадает под руку – грабят.

Полковник В. Стойчев в северной Греции. 1941 год

Я сказал этим полицаям: «Вот что. Командир сказал, все, что вы награбили, отнесите назад по домам! Все вернуть!»Полицаи струхнули, и начали разносить награбленное по домам… И когда увидели люди, что я защищаю их, от радости стали тянуть ко мне руки… Крикнул им: «Не благодарите меня!» После этого я вернулся к своим товарищам и передал голову фельдфебелю.

И снова, теперь уже от Каламбака, мы попытались догнать партизан. Наши товарищи на грузовике обошли их и погнали на нас. И тут в какой-то момент, меня словно ударило… Гляжу – передо мной стоит партизан с автоматом. И я с автоматом… Единственное, на что мне хватило ума – толкнуть его стволом автомата и закричать: «Убирайся!» Он ничего не ответил, а просто молча отходил, наблюдая за мной, чтобы контролировать, не выстрелю ли я в него. Я добавил: «Не могу стрелять в человека, который не сделал мне ничего плохого». Он по-прежнему молчал…

Потом, после переворота (под переворотом подразумевается свержение 9-го сентября 1944 года профашистского правительства в Софии - прим. С.С.), стали допытываться: «Кто был тот солдат, который так и вот так навел автомат на партизана, а потом отпустил его?.. Назови себя!» Я молчал. «Откуда они могли узнать?» – промелькнула мысль. И ведь мог бы продвинуться по службе и стать большим человеком, но…

Думаешь, была какая-то разница в том, что я болгарский мусульманин? Нет, нет и нет! Мы были как братья с другими болгарскими солдатами. Неразделимы. Неразделимы с теми ребятами из Батака, которые погибли на Папазском мосту возле городка Драма. (Батак  — город на юге Болгарии. Прим. – С.С.) С тех пор любой из Батака для меня все равно, что брат. Меня не будет, они поднимут оружие. Не будет их, его буду держать я. Когда я увидел тело одного из них, то обнял и долго не мог поверить, что он уже мертв.

Это произошло в 43-м в горах. Мы были в отпуске. Целый полк вдруг подняли по тревоге для участия в акции по преследованию партизан. Один из оставшихся фельдфебелей приказал: «Парни, подъем! Пришел приказ, выдвинуться на помощь». Помню, еще получили два грузовика. Когда пришли в Драму, там уже никого из партизан не было. Ладно, добрались до моста. Сначала пустили через него одно отделение – все нормально! Затем прошел взвод – опять ничего. А как пошла рота, по ним с гор врезали с пулемета: «Прррр-Прррр-Прррр». Застелили телами весь мост… Там погиб знакомый парнишка из Батака. Пейчинов его звали. Пришлось вернуть грузовики обратно к мосту. Мы имели хорошее оружие, и партизаны бежали. А наши погибшие так и остались лежать на мосту... Из Софии приехала комиссия. Она разбиралась, как же такое могло случиться. Ребят погрузили на грузовики и развезли по домам. (Каждый солдат имел на куртке этикетку, где было написано: откуда он, как зовется и прочее - цит. А.М.) Кого куда…

Произошел переворот, мы вернулись в Болгарию. Наши, конечно, наделали дел в Греции: грабили дома, насиловали женщин и в таком духе. Кое-кто вынужден был сторониться людей. Не то, что бы что-то… но все же.

В городе Правища появился один русский генерал. И заявляет: «Болгарские войска выводятся в Болгарию. Партизаны спустятся с гор и возьмут власть в Греции! Ни одна винтовка не выстрелит! Когда партизаны спустятся, они найдут людей, кто вооружен не так как армейские части!» (После свержения профашистского правительства в Болгарии, началось массовое преследование полицейских участвовавших в акциях против болгарских и греческих партизан - прим. С.С.)

Ну что, одели этих полицаев в военную форму. Их же явно будут искать. И точно, смотрим – опознают наших полицаев, хватают и волокут. Что с ними сделали – не знаю.

(После смены власти в Болгарии в 44-м году началось тотальное преследование полицейских. Со слов очевидцев, часто доходило до расправ без суда и следствия. Прим. – С.С.)

А то еще, смотрим – одного нашего везут на фаэтоне и поют ему. Греческие-то девушки. Спрашиваем: «Почему, вы, ему поете?» – «Потому что он – хороший болгарин. Такого человека никогда не отпустим в Болгарию. Пусть здесь живет!» То мэр был. Ходил от дома к дому, спрашивал: «Есть ли у вас что кушать, нет ли?» Голодали люди, хей! Корни копали… Голод! Оставили его там. Не отпускал народ. Хороший был человек.

А мы в это время прошли Драму и направлялись в Болгарию. Нас провожал грохот консервных банок – дзинь-бздынь… Это греческие дети издевались над нами. Но мы имели приказ – не стрелять!

Добрались до Зарнево. В Зарнево жило много болгар из тех, кого переселяли в Грецию. Они обобрали греков, забрали землю… Неплохо конечно, но когда произошел переворот, люди побежали в Болгарию. И отправили нас в Зарнево, в села, по одному отделению: «Где найдете вола, где повозку. Нужно помочь болгарам перебраться через границу». Нам определили время, за которое требовалось собраться и миновать границу. Нашли людей – они кричат: «Я первый! Мне дай! Мне дай!»

Кому помогли, кому – нет. Плач, крики, слезы… Погрузили по одной торбе от семьи и двинулись. Вышли на дорогу – полная неразбериха: куры, козы, ослы, коровы, повозки с кукурузой…

Возле Неврокопа хлынул ливень. Попробовали сунуться в некое село под крышу. Все замаскировано, закрыто – ни огонька. Натерпелись там, конечно.

В Неврокопе остановились в казармах, нормально переночевали. У Пирина с утра пораньше отправились на верх горы. Прямо у костров заночевали.

Добрались до Марино-поле (местечко в Болгарии на границе с Грецией. Южнее Благоевграда на 90 км - прим. С.С.) Там тогда построили ветку из Греции в Болгарию. Восемнадцать локомотивов и триста душ работников! Все это вдруг отозвали в Болгарию. И только самый маленький локомотив, его звали «Чайка», остался и перевозил войска. В результате на границе скопились вагоны с боеприпасами и амуницией. Нам пришлось взять под охрану восемьдесят вагонов. Там находилось триста человек «трудовачета» – наши же болгарские ребята из вспомогательных частей. (Трудовачета – буквально «трудовики», примерно как «Трудовой фронт» в СССР. Создавались с целью обойти ограничения Нёйиского договора. - прим. С.С.) Они работали на станции Марикостиново.

И тут, мать их, машинисты установили адскую часовую мину на цистерну с бензином. Наши же машинисты и саботируют! После взрыва цистерны взорвалась вся станция. Земля поднялась вверх на 20 метров… Взорвались авиабомбы, снаряды, танковые мины и прочее вооружение 16-й дивизии. Все взлетело на воздух! Солдаты, ребята из трудовых частей – все улетели в небо или сгорели. Как вагоны остановились, мы давай прыгать из них – с неба падают куски металла: один там, другой сям… Мимо едет командир на джипе: «Что случилось ребятки?!» – «Мы не знаем». Укатил на своем джипе.

Пришли на станцию, а там ничего нет! Все взлетело на воздух… Начали собирать по кусочкам то, что осталось от «трудовачета». Кто ногу нашел, кто – кишки… В помощь людей нагнали кучу – дороги-то заблокированы. Правда, отпустили потом всех. В общем, в таком духе…

Моторизованые части I Болгарской армии

Через пару недель объявляют приказ – дать людям по семь дней отпуска перед отправкой на передовую. Неделя пролетела быстро. Батя мой, бог его простит, отправил меня с утра пораньше на Михалково. Да все ножками, ножками… Тогда транспорта не было, пешком ходили. И говорит мне: «Сынок, я сам воевал. Не осрами меня своим бегством! Ни от чего и ни от кого не бегай! Попадешь на фронт, ничего не кради! Падет друг твой, не смей обирать его! Увидишь ли у него часы, если такие будут иметься, деньги ли – не притрагивайся! Увидишь у него хлеб и будешь голоден – лучше хапни землицы! Не позволяй себе такого, и тогда домой вернешься живой и невредимый». И точно, случалось так, как сказал батя: кто-то соблазнился, обобрал павшего… Оп-ля, след две три минуты, нету его! Остался там… Батя мне еще урок дал: «Не смей бегать, соблюдай закон и порядок Родины! Мы в Болгарии живем. И, несмотря на то, что мы мусульмане, мы все заодно. Мы защищаем Родину до последней капли крови! Если будет тебе удача, то вернешься живой, если же нет – там останешься! Только и всего». Так и случилось.

Покатили мы на поезде в Сербию. В Белград входили пешими. Смотрим – уже все до нас разворотили. В первый раз идем по Белграду через центр, а там старцы расположились на скамьях и стульях. Покружили по городу, опять мимо них прошли. В третий раз к ним вышли... А старички-то: «Еб твою мать, вот болгар, всего восемь миллионов – народу, и девять миллионов – войска!»

Подошли другие дивизии нашей армии. Мы были в 1-й болгарской армии генерала Стойчева. Очень умный человек, и как офицер, и как генерал. И вот идем мы по этим развалинам, да все пешком. Снова шагаем и шагаем. Ноги сбили до кровавых пузырей. Уже ступаешь на живое мясо, но все равно надо идти, идти…

В. Стойчев

Кричим командиру: «Ну, другарю (товарищ) командир, когда достигнем фронта?» – «Ну, с этим разберемся. Хуже всего тем, кто нас ждет». Снова шагаем. Это же не может продолжаться вечно! И тут командир нашел нам соломы, чтобы мы смогли немного отдохнуть. Командир! Для нас! Для солдат!

Ненадолго остановились, а из еды одна только белая фасоль. Вся Венгрия жрет эту белую фасоль! Вышли на линию фронта, и тут блюдо дозрело… Живот скрутило, а испражниться никак, потому что сразу заметят – ракеты, одна вслед за другой! И так всю ночь. Ну, к матери, выходи из меня на землю такая пища! Заметят ли, нет? Пулеметы косят, пули жужжат как пчелки. Кого заметили – готов на месте… Восемь наводчиков я сменил на легком пулемете. Один пришел – нет его. Я замещаю. Второго прислали, и тот готов. Третий лег за пулемет и кричит: «Дай-ка, сейчас я порулю», – «Слышь, паря, шел бы ты от греха. А то и тебя сейчас убьет…» – «А, да маму его ебал!» Т-а-а-п! – пуля в башку, и сзади мозги, кровь – все вылетело... Еще сказать успел: «Хрр-Хрр» – повалился. Свершилось! Потому как я сзади него стоял, так мозг-то прямо мне на лицо да на губы… И целую ночь в траншее с ним… Гильз настрелял, чуть ли не по колено. Бой прошел, не спрашивай меня как. Не дай господи такого никому. Да будет всегда мир и спокойствие! Нет ничего лучше.

Все ребята: командиры, ротные, взводные и прочие – все находились с нами на переднем крае. В Венгрии есть города Сомбор (ныне Сербия - прим. С.С.) и Мохач. Там мы начали наступать. И снова нас ждали…

Болгарские солдаты в Венгрии

Самое неприятное в наступлении, что ты не знаешь докуда добежишь. Всех, кто шел первыми, скосили. Вечером на поверке от нашей роты в 140 душ осталось всего 16 – остальные пали на поле боя. Какой-то раненый плакал: «Помогите! Помогите! Мама-а, папа-а!» А нет ни мамы, ни папы. Никого нет…

Как только нас пополнят, вечером снова атака – айда! Опять поднимают в атаку. Дошло до рукопашной, и давай, давай, давай…

В какой-то момент вышли к озеру, Балатонское ли озеро, не знаю, но оно там отклонялось от Дравы. Большое такое. И поворот там очень широкий, все никак не могли его перейти.

Как-то командир говорит: «Ребятки, следуй за мной, шагом марш!»Вооружились до зубов. Имели по шесть наступательных гранат на поясе, магазины, пулеметы, ранцы на спине… В болото! Ладно, миновали это болото. Попробовали отжать одежду, накрутить портянки – все мокро! Зимнее время, снег валит, дождь льет. Скотская работенка! И снова: «Ребятки, есть одно сельцо с дамбой. Немцы-то за дамбой. Нам нужно добраться до нее! Каждому, с разбегу перемахнуть без шума за дамбу, прилепиться к берегу и молчать! Приготовить гранаты. Услышишь – «Пали!», немедленно рви запал и метай, рви и метай!»

По той стороне дамбы подошли к противнику. По его сигналу швырнули гранаты. И как только умолкли разрывы, рванули к немцам. Там, кто мертв, кто умирает… А кто живой – нас ждет. Прыгнули к ним: где рука лежит, где голова... Рукопашный бой! Ты ему ножом в бок, он тебе штык в горло. Пощады нет, две стороны – кто кого… Метание гранат переросло в обыкновенную поножовщину. Похоже, что и я там кого-то порезал. Ну, таков уж рукопашный бой. Если он идет на тебя – простить его? Тут или ты или он – третьего не дано! Уже 70 лет прошло, даже вспоминать не хочу…

Там же спустя какое-то время взяли пленных немцев 900 душ. Отправили в лагерь за проволоку. Наши солдаты их поначалу охраняли, а потом передали всех в Союз.

Другой раз помню, сидят в гнезде для тяжелого пулемета три человека. Прилетает снаряд, и в пыль это гнездо. Всех накрыло землей, включая ту троицу. Смотрим на них - одни сапоги торчат. Не будь близко солдат с лопатами, задохнулись бы там...

А то еще в Венгрии, на Драве, нам приказали быть на берегу очередного канала. Тяжелый снаряд плюхнулся прямо в канал и поднял вверх гору воды. Той водой нас смыло в канал. Мать ети, одна вода кругом. Берега крутые, ухватиться не за что! Барахтались, барахтались, хорошо ребята подошли, подали руки. Сами бы не выбрались.

Довелось мне сочувствовать людям, даже, несмотря на то, что они были немцами. Некоторые из наших ребят из-за потерь были довольно сильно рассержены, особенно северяне. У какого-то завода взяли в плен семь немцев, и живыми впихнули в заводскую трубу. Выместили на них свой гнев. Когда командир узнал, говорит им: «Заслуживаете – под суд! Виданное ли дело?! Хотите стать такими же, как и они? Пленили, какого хрена вам от них надо?»

На Драве Чехи и на Драве Полконе тоже повоевал. Жертв, это мать бы ети… На Драва Чехи меня ранило. Мы наступали тогда… А снаряды-то узнаем уже – какой и куда падает. Снаряд от них прилетел, я вроде успел спрятаться – упал, но один осколок угодил в ногу. Там меня нашел Васил и спрашивает: «Что случилось?» Говорю: «Быстро останови мне кровь!» Имел я пакетик, перевязочный… Боль адская, полный ботинок крови. В глазах все поплыло, кровь-то течет… Не могу собраться. Ну ладно, утащили меня. Сначала перевязочная – это такое поле, которое посерело от крови. Не успевают перевязывать, раненых-то. Меня мои ребята узнали, перетащили вперед без очереди. Санитары остановили кровь. Потом всех в каком-то селе оставили, в небольшом домике – нет ни больницы, ни, дьявол… ничего нет. Там немного подлечились. Я еще ничего, а один солдатик отморозил пальцы, нос, уши… В каком-то селе поставили его на пост, да забыли. Он и отморозил себе все на свете…

Ладно, на 15-й день закрылась моя рана, и снова я вернулся на фронт. Тогда мы уже дошли до Муры. Мура – это такая поганая, мутная речка, которая течет из Австрии. На Муру нагнали много войска. Считай, вся 1-я Болгарская Армия собралась там. По двадцать человек уселись на лодки. Немцы нас увидели, и сразу пошли снаряды: «Буум», «Буум». Как даст в лодку! Кто умеет плавать, кто не может – всех несет вниз по течению. Наша лодка не перевернулась, мы видели, как она ушла назад. Как вылезли на берег, встретился Васил, мой приятель: «Братко, что случилось? Жив ли ты? В нашей-то лодке – всех река взяла». Мокрый весь. Трясется, вцепился в меня и спрашивает: «Братишка, жив ли ты?!» Говорю ему: «Сейчас, да. Нахожу, что я пока еще жив».

После Муры вошли в лес, в котором росли такие здоровые деревья. Оказалось, немцы их заминировали на растяжках. Ты идешь и если зацепишь некое, сразу взрывается и дерево-то – «Айде-е-е!» Наконец, наши офицеры разобрались, что к чему, пустили вперед саперов. Те ходят с миноискателями, как найдут, вбивают колышки. Другие ребята их обезвреживают. Каких только там не было: такие большие куски взрывчатки, танковые тарелки, небольшие, как кусок мыла. Но там не погибло много народу, там прошли легко.

Помню, одно цыганское село уничтожалось всеми возможными способами. Не осталось живого места, ни одного целого дома! Орудия, авиация, «Катюши»… они тогда подошли вместе с русскими войсками. О, эти «Катюши»! Как-то подошла одна «Катюша», мы миновали Муру и возле города Печ застряли на каком-то поле. Тут глядим – епт, приехала «Катюша» и сидит среди нас. У нее на рельсах 32 ли снаряда, 72 ли, не помню… Глядим – окуталась пылью, взревела: «Бум, бум». Задымила все кругом. Сразу же под прикрытием дыма сместилась на другой фланг. И буквально чуть-чуть… с той стороны посыпались снаряды – «Айде, праас, праас», – туда, откуда била «Катюша». Неплохо, но та уже удрала на другую сторону – лови теперь ее за лапти. Те русские, и эта их «Катюша» – опасная работенка!

После того, как прошли те мины в лесу, вошли в Австрию, и там уже с войной покончили. «Немцы, – говорят – сдаемся, сдаемся». Как начали мы… господи, такая радость!

Ген. В. Стойчев. I Болгарская армия. София, 1945 год

Хорошо, но командир Стойчев говорит: «Ищем парней, кто останется в Берлине в оккупационных частях». И те солдаты, кого выбрали, три-четыре человека застрелились… От муки, что еще придется идти в Берлин для оккупации. Тогда генерал Стойчев сказал: «Ребята, позвольте мне поехать в Софию. Может, решим вопрос, и нам позволят вернуться домой». И отбыл… Не быстро дело делается, быстро солдатская портянка развязывается. (Солдатская портянка или так называемый «солдатский телеграф» - прим. С.С.) Как узнали, что он решил вопрос, и едет на автомашине в войска, все бросились к нему. И на руках подняли его вместе с машиной в воздух! Солдат, он быстро узнает, что и как… Вылез Стойчев и говорит: «Дорогие бойцы, успех! Уходим в Болгарию!» Е-е-е, радость, радость! (Генерал-полковник Владимир Стойчев (1882-1990) командующий 1-й болгарской Армией во время 2-й фазы войны. Награжден орденом «За храбрость» ІІ и ІІІ степени, советским орденом «Суворова» І-й ст., и орденом «Кутузова» І-й ст., югославским орденом «Партизанская звезда» и венгерским орденом «За венгерскую свободу» - прим. Мариан Гяурски)

Встреча I Болгарской армии в Софии

Как двинулись в Болгарию, сначала пешком шли аж до Белграда. В Белграде сели в вагоны. На подъезде к Софии, а уж нас проверили патрули, начали от радости лупить из окон: «Трррр-Тррр» – отстрелили провода. Патроны-то мы спрятали в штанах. Въехали в Софию, говорят, мол, еще стоим два часа. Вся София с одной стороны, подарки – с другой! Подарки для нас, фронтовиков! Рубашки, шорты, обувка, пиджаки… А некоторые женщины плачут: «Моего сына не видели?! Моего мужа? Так-то и так-то звался. Нам написали, он пропал без вести». Так идут и спрашивают вдоль вагонов. Плачут, обнимают, и мы с ними плачем…

Я ничего не взял, только съел кусок торта. Простояли еще два часа, потом поехали в Пловдив, и там нас приветствовали. Нормальная работенка. Пловдив – Хасково. Выгрузились. Снова радостная встреча – приветствовал нас народ и тамошняя власть.

Генерал Стойчев. София, 1945 год

В Венгрии местное население было сильно напугано, но их не обижали. После того, как я вернулся с фронта, наш командир меня назначил десятником у заключенных. Выдавал им еду и прочее. Жил на квартирке у мужика из Сербии ли, из Хорватии ли. Говорил он как по-болгарски – все едино, славяне, разберемся. А жена у него венгерка. Высмотрела она одного паренька без девки, а муж присмотрел одну девушку без парня. Так они их оженили и взяли себе, как двух детей. Пришлось мне комнатку оставить. А хозяин мне говорит: «Паря, голодные мы. Нечего нам кушать!» Поскольку я имел много хлеба, порошков, макарон, сахара и прочего,дал ему десять-пятнадцать хлебов.

Потом мы передавали пленных русским. Они же кто – босой, кто – больной. Сидят на лагерной телеге, кони уже и тащить не могут – телега перегружена. Говорю ездовому: «Знаешь ли, как сейчас поступим? Распряги коней, пусть отдохнут». И этих спрашиваю: «Можете ли бегать? Кто может, слезайте и бегите!» Они чесанули, а мы с автоматов в воздух – «Пррр, пррр, пррр». Командир на коне прискакал: «Что случилось?» Говорю: «Сбежали. Не шумите, мы никого не убили! Зачем их убивать? Хватит с нас всяких ужасов!»

Русские воевали вместе с нами. Эти их «Катюши» и другая техника… Они к нам хорошо относились, те русские. Нас защищали много.

Америка ли, Англия ли? У них столько авиации – солнца не видно! Берлин бомбардировали: один полк отбомбился, уже другой идет… Толковую авиацию имеют эти американцы…

Как себя держали командиры? Очень хорошо. Мы были довольны командирами. Нашим командиром был поручик Ненков. Солдаты относились к командирам очень хорошо. Лично я доволен командирами. Все было правильно.

Психологические последствия войны? На сон покушать поплотнее и спать на животе…