Ehrt Siegfried

Я родился в 1922-м году, в Саксонской Швейцарии, южнее Дрездена, у чешской границы, вырос в окрестностях Дрездена, ходил в школу, потом в старшую школу, сдал экзамены на право поступления в университет, а в октябре 1940-го года пошел добровольцем в армию, в горные егеря.

Перед началом войны у вас было ощущение, что война вот-вот начнется?

В воздухе витало напряжение. Мы не думали, что война начнется, но выглядело так, что война мимо не пройдет.

Как вы персонально восприняли начало войны? Вы были рады, вы боялись?

Персональное отношение это хороший вопрос. Мы были солдаты, которые выполняют приказ. Приказали вступить в бой, значит, так оно и надо. Если ты стал солдатом и начинается война, то вопроса хочешь ты или не хочешь воевать не возникает. Мы думали, что война быстро закончится. После наших успехов во Франции и в других местах, мы не думали, что она долго продлится.

Я воевал в третьей горной-егерской дивизии, которой командовал генерал-полковник Дитль. 22-го июня 1941 года мы маршировали по Финляндии по направлению к финско-русской границе. Продвигались походным порядком, до района нападения на русской границе. На Арктическом фронте, насколько я знаю, война началась на неделю позже, чем на Восточном фронте, в Польше. Потом напали вместе с финнами. Мы наступали из Финляндии в направлении Мурманска.

Каким был первый бой?

Бои для нас, молодых людей, были очень тяжелыми. Мы получили горький опыт потерь, но это была война.

Как вы в тот момент оценивали противника?

Это очень тяжелый вопрос. Противника мы очень редко видели, но мы знали, что он воюет, стреляет и, точно также как мы, старается добиться своих целей. Первые встречи? Ну, какие у нас тогда были встречи с русским - никакие. Мы знали, что русские нетребовательны, хорошо ориентируются и передвигаются на местности. Я не видел ни массовых сдач в плен, ни перебежчиков, а я воевал не только у самого Северного Ледовитого океана, но и в районе Сала – Кестиньга – Куусамо. Там были вековые леса, тайга, и русские там очень хорошо воевали.

Что в тот момент было самым трудным противником - артиллерия, танки, авиация?

Бороться тяжелее всего было с природой. Что касается авиации, то один раз к нам прилетел русский штурмовик, «рата». Мы спрятались в расщелине скалы. Он попытался нас обстрелять, но мы уже перешли на другую сторону скалы. Точно так же делали русские солдаты. Это опыт.

Как долго вы в первый раз были на фронте, до того как вас отозвали в школу?

С июня по ноябрь. Когда фронт остановился на реке Лица, меня отозвали в военную школу в Потсдам. Там я учился три месяца. Изучал все что положено знать офицеру-горному стрелку – тактику, руководство подразделением и так далее. В феврале 1942-го года мне присвоили звание лейтенант. В мае-июне Я вернулся свой в 139-й полк "Нарвик". Третья горная дивизия, после тяжелых боев на севере была расформирована. Генерал Дитль сохранил только 139-й полк горных егерей, в качестве армейского резерва. С Крита на Арктический фронт пришла шестая горная дивизия генерала Шорнера. Наш полк перебросили в Кестиньгу.

Сначала я был назначен командиром взвода, а  это тридцать человек в подчинении, потом стал командиром роты. Ротой я командовал до конца войны, который для меня наступил в октябре 1944-го

По вашему мнению, почему вы не дошли до Мурманска?

Очень просто. Дорога была проложена от Мурманска до Титовки, а дальше, примерно 30 километров до границы не было вообще никаких дорог. Эту полосу не только нужно было пройти, но и организовать снабжение войск - боеприпасы, продовольствие, все через эту полосу протащить. Это можно было бы сделать на вьючных животных или проложить дорогу для колесных машин. Для этого у нас не было сил. Если бы у нас были еще одна - две дивизии, то, при определенных обстоятельствах, думаю, мы смогли бы выйти к кировской дороге.

Осенью  1941-го года вы получили зимнюю одежду?

Мы никакой зимней одежды не получали. Позже мы выяснили, что наша зимняя одежда была отправлена в Африку. Sabotage. В Германии был большой торговый дом Хуго Неккерманн, он в сентябре - октябре 1941-го разработал и изготовил зимнюю одежду для немецких солдат. Но в войска она не поступила.

Как вы спасались от холода?

Ну как спасались, шинели надевали, бумагу засовывали в ботинки и обматывали вокруг ног. Несколько комплектов белья надевали. Чем больше слоев одежды, тем больше между ними воздуха, и тем теплее. Трое легких брюк всегда лучше, чем одни толстые. Когда я был в плену в октябре – ноябре выдавали валенки. Они лежали штабелями. Перед ними стояла толпа, и каждый вожделел пару valenki. А перед пунктом выдачи был огромный рынок обмена – все меняли на подходящие по размеру. То же самое делали с меховыми шапками.

Вы снимали одежду с убитых?

Нет. Их хоронили в одежде. Точно также мы хоронили русских солдат.

Как вы восприняли поражение под Москвой?

Никак.

Siegfried Ehrt

Фронт в 1941 год остановился. Но каждый год или одна или другая сторона начинала большое наступление. Фронт удлинялся на два или три километра в ту или другую сторону, но ни у одной из сторон не было сил продолжать наступление и все опять замирало. На юге, в районе вековых лесов, дорог нет, болота и леса. Если я хочу обойти противника, сначала надо строить дороги, или не будет снабжения. А для этого нужны ресурсы. Мы от Саала наступали до Алакуртти. В принципе, оттуда оставалось всего несколько километров до железной дороги на Мурманск, но мы до нее так и не дошли. Мой школьный товарищ был пилотом "штуки". Он много раз бомбил железную дорогу, и попадал. Но в течение всего нескольких часов ее опять восстанавливали.

Насколько вы, горные егеря, были подготовлены вести войну в лесных условиях?

Мы были абсолютно не готовы. Хотя труднодоступная местность - это для горных егерей, но воевать в лесу мы не умели. Финны – это лесные воины. У них была тактика "мотти", разработанная  в 1939-м году, во время русского нападения на Финляндию. Тогда финны научились сражаться в лесу, не держать фронт, а нападать с флангов избегая лобовых атак.

У вас были финские проводники?

Редко. В батальоне был финский связной офицер. Мы вместе работали, но у них было собственное командование, и были договоренности на уровне руководства. Они атаковали рядом одновременно с нами, но мы никогда не воевали вместе.

Советские войска часто засылали в тыл диверсионные группы, 30-60 человек, для атаки опорных пунктов. Делала ли что-то подобное немецкая сторона?

Мы так не делали. Иногда посылали разведку, но небольшими подразделениями. Я лично никогда в разведку не ходил.

Какие боевые задачи обычно были у вашей роты?

Ну, какие задачи? Атаковать, достигать поставленных целей – высоты брать, через реки переправляться.

На севере, у Северного Ледовитого океана, в бухте Питкевоно, высадилась русская разведывательная группа, и хотела оттуда зайти на наши позиции. Меня, с моим взводом, ввели в бой. Мы атаковали, спустились в какое-то ущелье, там мне стало ясно, что дальше мы не пройдем, потому что нас все время обстреливает русская артиллерия на побережье у Пуманки. У меня там была перестрелка с двумя русскими. Они лежали на расстоянии 200 метров, за скалой, я лежал на другой стороне, тоже за скалой, и мы стреляли в друг друга из автоматов. Точно прицелиться было невозможно, потому что и я, и они были очень быстрыми. Позже мы установили, что там была большая группа из 72-х морских пехотинцев. Мы ввели в бой целый батальон, чтобы эту группу снова скинуть в море. За ними пришли русские корабли, но мы им этого сделать не дали, и взяли в плен несколько русских. Мертвых тоже было много.

В Варанген фьорде высаживалось много русских радистов для слежения за конвоями, вы принимали участие в их поиске?

Да, высаживались, но мы ими не занимались.

Мои дорогие! Благодаря открыткам от 18.09 (Лотта) + фото. 29 – без фото. Крилле мне знаком. День рождения прошел относительно сносно. Здоров. Всего хорошего. Зигфрид.

Вы слышали о разведгруппе штаба советского флота?

Нет. О таких вещах я только читал в книге Чудова, он был наш непосредственный противник. Тогда у нас не было никакой информации.

Вы участвовали в боях против морских десантов в Мотовском заливе?

Нет, у нас была тихая позиция, на горе. Нам иногда сообщали, что была русская разведывательная группа, ее скинули обратно в море. В бухте Лица после войны базировался русский атомный флот. В 2002 голу  когда было переосвящение солдатского кладбища в Луостаари, мы хотели посетить места боев, нам это не удалось.

Какое было отношение к генералу Дитлю?

Каждый год 9-го апреля генерал Дитль приезжал к нам в полк, был общий праздник. Кроме того мы рождество вместе отмечали. Так что знали его лично. Часто мы его не видели, но мы знали, что он на месте, и если что-то происходило, он был немедленно с нами.

Как вы восприняли покушение на Гитлера?

20-е июля было для нас разочарованием. Как мог немецкий офицер заложить бомбу, чтобы добиться должности, при этом убежать? Те, кто стоял там вокруг стола ему были до лампочки. Сегодня говорят о господине Штауфенберге, которого расстреляли, но не про тех, кого он там убил. У господина Штауфенберга была одна рука, он мог стрелять, но он заложил бомбу и убежал. Мы, по крайней мере, в нашей части, это событие уж никак не поддерживали. По крайней мере, когда такие дела делают, надо чтобы они получались. Самому надо было стрелять, а не закладывать бомбу и убегать, чтобы гарантированно убить, если уж на то пошло.

После этого покушения в вермахте что-то поменялось, с партийно-идеологической точки зрения?

Нет. В общем, ничего. Может быть, что на высших уровнях что-то поменялось, но у нас, внизу, ничего.

Как вы получали информацию на фронте, у вас были газеты или радио?

На фронте нас были газеты и радио. В плену ничего не было, новости были только от антифашистов.

Где вы жили на фронте?

Как говорится по-немецки, в "служебных помещениях". Это могла быть палатка, это мог быть барак, если это было расположение части, это могла быть землянка, в зависимости от обстоятельств.

Когда вы были солдатом, какое у вас было оружие?

Карабин. И штык. Больше ничего.

Ручные гранаты?

Нет, обычно их не было, их выдавали в определенных случаях перед боем. И у боевого охранения на фронте, всегда были. Если часовой что-то замечает, он кидает туда гранату.

Что вы можете сказать о карабине?

Это было оружие для прицельной стрельбы. Нельзя было просто палить во все стороны. Надо было смотреть, искать цели, при каждом выстреле. С пистолетом-пулеметом совсем по-другому, там внизу магазин, нажал и тра-та-та. А карабин это охотничье оружие, боеприпасов мало, при каждом выстреле надо целиться.

Обычный русский пистолет-пулемет, ППШ, не брали?

Они тоже были. В каждом отделении у нас был легкий пулемет. Позже у нас были немецкие штурмовые винтовки и немецкие пулеметы. Они стреляли существенно быстрее, но расходовали существенно больше боеприпасов. Позже я работал логистиком, и я знаю, что исход битвы решается не только войсками на фронте, но и снабжением, которое придет позже, боеприпасами и продовольствием. Если ничего нет, то они там, впереди, будут стоять и ничего не смогут сделать.

Когда вы стали лейтенантом, какое оружие у вас было?

Пистолет. В бою - немецкий пистолет-пулемет. Он был надежный и легкий. У меня в конце войны был легкий русский пистолет-пулемет, не знаю, где я его взял, без барабана, со складным прикладом. Он был хороший.

Что можете сказать о немецком пулемете?

Немецкий пулемет, который у нас был сначала, MG-34, был надежный. Его было легко обслуживать, хотя, конечно, надо было иметь опыт. Русский пулемет был еще с водяным охлаждением, с ним было тяжелее.

Пользовались ли камуфляжем?

Нет.

Вы чему-нибудь учились у противника?

Воевать в тайге, прятаться в ветвях или в траве, перемещаться на открытой местности - солдаты этому быстро учились. Приспосабливаться и использовать местность. Еще мы выучили, что если враг прорвался через нашу позицию, то бесполезно стрелять сзади ему в спину. Надо отходить и заходить ему во фланг. У меня была ситуация у Северного Ледовитого океана. Вечером наш батальон атаковал, одна наша рота прорвала русские позиции, тогда русские солдаты втиснулись в расщелины в скалах и, если была возможность, сверху расщелин положили трупы, чтобы там удержаться. И когда мы прошли дальше, они стреляли нам в спину. Такого нельзя делать. Когда мы шли вперед, нашим людям приходилось переворачивать каждый труп, чтобы проверить, мертвый он, или нет. Это эмоционально было очень тяжело. Мой товарищ из военной школы, с которым я начинал войну, при этом погиб.

Вы участвовали в рукопашных боях?

Нет.

Самый страшный эпизод, который вы пережили на войне?

Я не знаю. В Грязовце, зимой, при 25 - 30 градусах мороза, мы должны были идти в лес и укладывать в штабеля стволы деревьев, которые срубили русские рабочие. Это было очень тяжело. Не было сил, не было инструментов, лошадей, ничего, только люди. Это было, конечно, очень тяжелое время, но мы это пережили.

Вы получали деньги за участие в военных действиях?

Нам платили нашу военную зарплату, как всем нормальным солдатам, каждые десять дней. Мы даже рубли получали. У нас были деньги, можно было что-то купить в тылу. Были буфеты, но нам ничего не было нужно. Там на севере, в Лапландии, никого нет, только олени. Офицерская зарплата перечислялась на счет на родине. Из этих денег я ничего не получил, была денежная реформа, деньги исчезли.

Вы использовали оленей для транспортировки грузов?

Мы нет. Сани на оленях были в обозе. Собачьи упряжки тоже были.

Ходить на лыжах вы умели до войны?

Конечно.

Какие у вас были отношения с СС?

Мне повезло, что я не был в Ваффен СС. Нельзя забывать, что Ваффен СС были точно такие же солдаты, как вермахт. Части вермахта знали, что если рядом воюет часть Ваффен СС, то они в безопасности, с ними ничего не случится. Это были действительно отборные солдаты. Я персонально никогда не видел, чтобы была какая-то вражда между солдатами. Что могло происходить, так это со службами безопасности, которые работали в тылу, с полу-полицейскими функциями и так далее, там могли быть сложности, потому что у них были другие задания, и вели себя они тоже по-другому. Армейские командиры, которые были в прифронтовом тылу, иногда имели стычки с этими службами безопасности, но с Ваффен СС ничего такого не было. Я персонально никогда не видел.

Дорогие родители и Лотта! Пишу вам вот уже в четвертый раз. Новостей о себе не слишком много. Я здоров и все у меня нормально. За меня не беспокойтесь. Наверняка вы уже получили мою третью по счету открытку. Так как адрес мой изменился, прошу вас еще раз прислать ответ на все вопросы, которые я вам задавал. Мне о стольком хочется вас расспросить, что даже и не знаю с чего начать. Что именно добралось из того, что я вам высылал? Фото, одежда, книги, еще какие нибудь и мелочи? …. Очень хорошо разбирался в моих вещах. Вы о нем хоть что-то слышали? Возможно, я уже скоро буду с вами. Тогда вот все и выяснится и упростится. Мне страшно недостает музыки, хотя мы не лишены ее совершенно. Вложите фотографию. У меня больше фотографий не осталось. Привет вам большой от меня и вот мой новый адрес. Привет и семье …. В …. И всем всем знакомым. Желаю вам от всего сердца всего самого хорошего. Ваш Зигфрид.

Были задачи по преследованию групп советских разведчиков?

Нет.

У вас были ХИВИ?

У меня не было, но я знаю, что они были в большом количестве. Пленных русских солдат тоже, я бы сказал, утруждали, не сидеть в лагере, при хоть каком-то хлебе и воде, но и что-то делать, чтобы нам помочь, и при этом получать лучшую еду.

Вы были суеверны?

Нет. Пятница, 13-ое мне совсем не мешает.

Вы верили, что переживете войну?

Я об этом никогда не думал.

О чем вы разговаривали с товарищами?

Обсуждали поведение отдельных товарищей, что они делали. Как наступать, что вообще делать. Смерть, да, это может быть. Пережить войну, ну да, тоже может быть, тогда будем жить дальше. Только самому не сдаваться.

Алкоголь давали?

Нет. На рождество и другие праздники мы получали вино из Коринтии, это земля в Австрии, потому что наша дивизия там базировалась. В обычном рационе алкоголя не было.

Отпуска?

Отпуска в плане были, конечно. Для тех, кто был на Арктическом фронте, один раз в году, четыре недели. Но надо учитывать дорогу. С фронта до дороги пешком, потом на машине 600 километров до Рованьеми, оттуда на поезде до южной Финляндии, оттуда на корабле в Германию, Штральзунд, оттуда опять на поезде до дома. Это занимало по меньшей мере от одной до полутора недель. И потом опять обратно. Потом три недели отпуск, в целом человек отсутствовал два месяца. В 1944-м году я должен был поехать в отпуск, на три недели. Я доехал до Хангюе, это в южной Финляндии, там мы получили сообщение, что русские там, на севере, у Кестеньги, прорвались, и все должны ехать обратно. На этом отпуск 1944-го года для меня закончился.

В октябре 1944-го года вы знали, что начинается советское наступление?

Мы, разумеется, знали в целом ситуацию на Восточном фронте. И, разумеется, после того как финны 1-го сентября заключили мир с русскими, мы понимали, что что-то будет. Русские, со своей стороны, очень четко контролировали, чтобы финны соблюдали все условия мирного договора. По этому договору финны имели обязательство на нас напасть, а если они этого не делают, то им Красная Армия помогла бы. Финны знали, что если русские придут, то добром для них это не кончиться, поэтому они выполняли договор. Мы отступили до Кеми. Там я, с моей ротой, не успел перейти мост, был окружен. Рота сражалась до конца. Никто не дезертировал, но внезапно наступил конец. Мы больше не могли воевать, мы лежали в окопе, сверху были финны, сбоку были финны, слева было море, что нам было делать? Все, наступил конец. Меня допрашивал русский полковник, русский старший лейтенант переводил на финский, а финский лейтенант - на немецкий. Что получалось в результате этих переводов, я представить не могу. После допроса меня отвели в лагерь. Через 14 дней нас погрузили и повезли в южную Финляндию. По дороге, между южной Финляндией и Выборгом, в наше купе, где находилось 11 офицеров, пришел финский капитан. Сказал, что если мы хотим, у нас есть последняя возможность написать домой, и передать ценные вещи, он позаботится, что бы они через Красный Крест были отправлены в Германию. Он предупредил, что у нас, вероятно, долгое время не будет возможности дать о себе знать. Тогда мы поняли, куда мы едем. Письмо, которое я тогда написал, пришло ко мне домой в 1950-м году, когда я уже вернулся из плена. В Выборге, то есть на новой русско-финской границе, финские солдаты вышли, зашли русские и приняли командование. Нас вывели из вагонов и отвели в концертный зал, где мы переночевали. Один немецкий моряк, который так же был выдан русским начал рассказывать русскому капитану, что он коммунист, что его заставили воевать. Он предъявил партбилет немецкой коммунистической партии, но капитан дал ему этим партбилетом по уху. На следующее нам сказали, все вещи сложить в рюкзаки, мы идем в banja. Помылись, и  после banja получили рюкзаки обратно. Из зала стали забирать по шесть человек, в вестибюль. Сначала солдат, потом офицеров. Каждый вставал перед русским солдатом, и сдавал все, что у него было в карманах - бритвы, документы, часы, кольца - все складывалось в огромную кучу. Это было «освобождение». Я сохранил часы  спрятав их в ботинок. Потом были лагеря Борвцы, Грязовец, офицерский лагерь номер 1050, потом я был в Плоское в бригаде, которая работала вне лагеря. Там провел полтора года, работая в поле. Как-то раз мы косили овес, который на несколько сантиметров возвышался над слоем снега. Зато агроном смог доложить, что урожай собран. Можно сказать, что там было очень мило… в своем роде. Ставили столбы освещения при минус 20. Это очень просто. Три человека целый день ломами копают яму 80 сантиметров в глубину. Потом туда опускают столб, немного земли, заливают водой, и все, он стоит прямо до весны. Ну а весной они стояли, наклонившись в разные стороны. У меня много таких историй, я их иногда рассказываю своим детям. В мае 1948-го года я был в лагере в Горьком, на автомобильном заводе "Молотов" там мы в основном разбирали завалы. В 1970-м году я работал в министерстве в Бонне, и встретил там одного капитан-лейтенанта, он был военным летчиком, и рассказал, что они бомбили автомобильный завод "Молотов". Тогда я сказал, что я за ним потом разбирал завалы.

Почтовая карточка военнопленного

Чего вы боялись больше всего: быть убитым, раненым или попасть в плен?

Больше всего боялись раненым попасть в плен. Солдат может погибнуть, с этим надо считаться. Из опыта нам было известно, что если пленный немецкий солдат дошел до штаба русского полка - тогда он выжил, но по дороге в штаб русского полка была опасность, что его застрелят при попытке к бегству. Мы, плененные в Финляндии, с этим не сталкивались. Мы точно знали, что Красный крест зарегистрировал имена всех, кого финны передали русским, поэтому русские нас не расстреляют.

Как вы относились к комитету свободная Германия и к антифашистскому движению?

Были те, кто поддерживал комитет свободная Германия и союз немецких офицеров, были и те, кто их не поддерживал. Я был с теми, кто не поддерживал. В самом начале моей жизни в плену, в одном лагере мы встретили группу немцев в основном в русской униформе. Они назывались они как-то вроде "Немецкая освободительная армия". Я помню, что один из них был одет в немецкую униформу без знаков различия, но с русскими красными нашивками за ранения. Для нас это были предатели, абсолютно однозначно. Большинство пленных немецких солдат считало, что пока идет война, нельзя просто так перепрыгнуть на другую сторону.

Когда мы пришли в русский плен, мы должны были надеть и носить наши ордена. В офицерском лагере военнопленных номер 1050 под Вологдой было примерно 1500 офицеров, в основном с Центрального фронта. Среди них было два летчика-аса оба были награждены Рыцарскими крестами с дубовыми листьями. Один из них написал большую статью про великолепную красную авиацию, при том, что сам сбил очень значительное количество русских самолетов. В 1946 - 1947 годах был приказ, все немецкие ордена сдать. Некоторые сдали, а некоторые припрятали. Тот что статью написал, пошел в русскую комендатуру Рыцарский крест сдал, и был отправлен в Москву, в школу ADV (антифашистский немецкий союз), а второй работал в лагере бригадиром на лесоповале, потому что он свой Рыцарский крест не сдал, а утопил его в ручье, или я не знаю где.

Были попытки побега из лагеря?

Было несколько. Я знаю один случай. Это был восточный пруссак, маленький, приземистый. В фуфайке и ватных штанах его было не отличить от русского. Он говорил по-польски и, вероятно, немного по-русски. Он попробовал сбежать. Его схватили и привезли обратно в лагерь. Его сдали часовым, и те его забили до смерти. Основная масса немецких солдат не говорила по-русски. Кроме того, их сразу можно было узнать по фигуре и по внешнему виду. Так что шансов на успешный побег не было. У меня есть хороший знакомый, который потом служил в Бундесвере. Он хотел бежать из штрафного лагеря, в котором были не только солдаты, но и русские уголовники. Два монгола его брали с собой. Бежать хотели в Монголию или Китай. Но он заболел, и монголы взяли с собой кого-то другого. Это был для него смертный приговор. Монголы взяли его с собой как запас продовольствия. Из штрафного лагеря он вернулся в 1956-м году, одним из последних.

Работа в лагере была добровольной или принудительной?

И да, и нет. До 1946-го года офицеры были освобождены от работы. Потом появился национальный комитет Свободная Германия, и потребовал от офицеров помогать при восстановлении Советского Союза. После этого работать стало обязательно. С другой стороны, торчать целый день в лагере и ничего не делать изматывает еще больше, чем работа.

Рацион военнопленных

Кормили нормально?

В ноябре 1944-го года мы пришли в лагерь номер 1050 в Грязовеце. Там нам дали большую, около пяти литров консервную банку "Оскар Майер". Больше никаких приборов, ни ложек, ни вилок, у нас не было - нас ведь от всего "освободили". В этой банке нам дали наш первый рыбный суп. Из этой консервной банки на нас смотрело больше рыбьих глаз, чем было наших глаз, смотревших в банку. Рыба была сварена целиком, нечищеной вместе с картошкой или картофельными очистками. Два дня мы держались, не ели, потом съели. В лагере 1050 находились офицеры и около 300 солдат, работавших на кухне. Они хорошо жили. Вот раскладка продовольствия немецких пленных. Она соблюдалась в рамках того, что было в наличии. У солдат было базовое снабжение, у офицеров снабжение было другим. В Советской Армии было два типа кухонь – одна для солдат, другая для офицеров. Для нас это было непонятным. В немецкой армии была одна кухня, и все, начиная с генералов, снабжались оттуда.

Вы писали домой в Германию из лагеря?

Да, как передовики производства мы получили разрешение посылать письма домой полевой почтой один раз в два месяца. Получали и ответные письма.

В лагере была русская администрация, и была немецкая. Кто входил в немецкую администрацию?

Немецкая администрация была из антифашистов.

Можно ли говорить, что пленные «сталинградцы» были своеобразной элитой?

Нет. В лагере 1050 я познакомился с группой, попавшей в плен под Сталинградом. Они меня научили собирать кости животных и вываривать, пока не появится слой жира. Они очень серьезно боролись за свое выживание. Известно, что из 90 тысяч взятых в плен под Сталинградом домой вернулось только шесть тысяч. Еще я от них узнал, что во время битвы за Сталинград, обе стороны брали муку из elevator, чтобы печь хлеб и друг другу не мешали.

До того как вы попали на фронт, что вы знали о России?

Ну что мы знали? Мы знали то, что учат в школе на уроках географии. Огромное государство.

Что вас больше всего поразило в России?

Простота людей. То, как мало можно иметь, чтобы жить в России. Как из ничего русские делают что-то, чтобы выжить. В Горьком, прекрасном старом городе, часть людей была очень хорошо одета, а часть ходила в лохмотьях. Разница была очень велика. Мы видели, что многими вещами спекулируют. Например строительными материалами. В Горьком я работал плотником в бригаде, которая работала вне лагеря на ремонте дверей и окон в Кремле. Из лагеря и в лагерь через весь город мы шли без конвоя. А куда бы мы убежали? Там у нас были какие-то русские знакомые, они с нами разговаривали, иногда что-то давали, но только когда мы были одни. Как-то раз мы должны были отнести двери из горьковского Кремля в ремонт, и понесли по городу, один спереди, второй сзади. Проходили через bazar: «skol'ko, skol'ko?» - «Нет, нет, дверь не продается». На ремонт Кремля было поставлено в три раза больше того, чем было нужно, и все это куда-то исчезло. По дороге в лагерь люди просили нас принести им стекла со стройки в обмен на еду. Вообще люди пытались нам помочь, но у них самих ничего не было. Я должен сказать, что русские люди очень добродушны, и с ними легко найти общий язык. Причем если русский один, и ты пытаешься найти с ним общий язык, то, хотя русского языка мы не знали, объяснялись на пальцах, понимание было фантастическим. Но если подходит еще один или двое русских - разговор заканчивается. Конечно, как и везде, были сторонники твердой линии, упертые.

Какие награды вы имеете за войну?

У меня EK2 и EK1, Железные кресты первой и второй степени, и штурмовой значок. Никакого ордена на шее.

Имеете ли ранения?

Я был два раза ранен. Один раз осколками мины в плечо и бедро, а второй раз в шею. Не тяжелые ранения.

Война это основное событие в жизни, или послевоенное время имеет большее значение?

Это очень, очень тяжелый вопрос. Война, конечно, выковала людей. Разумеется для нас это была не Вторая Мировая война, а 30-летняя война ХХ-го века. Она началась в 1914-м году, а закончилась в 1945-м. То, что в 1918-м году не было достигнуто, в какой-то форме должно было быть закончено в 1945-м. Речь шла не о том, что надо обязательно изгнать нацистов из Германии, речь шла только о том, чтобы сломать немецкую экономику. Потому, что немецкий менталитет здесь, в центральной Европе, англичанам не нравится и не подходит. Потому, что англичане хотят быть единственными, кто рулит в Европе. Они объединяются с французами, когда идут против Германии, или с немцами, когда идут против французов. Это альфа и омега английской политики. Этого наш «хороший» Гитлер не понял -  он был англофил. Это мое личное мнение. 30-летняя война в ХХ-м веке была начата английским премьер-министром, не немцами. Что касается меня, то мы не выбираем время в котором живем - это надо принять. Я жил в Веймарской республике, до 1933-го года. Я жил в Третьем рейхе. Я четыре года прожил в Советском Союзе. Я три года прожил в ГДР. С 1950-го года я живу в ФРГ. Пять различных форм государственного устройства. Все, в различной степени, называли себя демократиями, народными демократиями или еще я не знаю как. Не спрашивайте меня, пожалуйста, где мне было лучше всего.

Мое поколение, в своей массе, с сегодняшними реалиями современной Германии себя не идентифицирует. Это больше не наш мир. Немецкие свидетели того времени посещаются и опрашиваются иностранцами. Немцы их о чем-то спрашивают, только если они представляют только определенную сторону - если они были в концлагере или что-то аналогичное. В противном случае немцы от свидетелей того времени ничего слушать не хотят.

Когда вы поняли, что Германия проигрывает войну?

Я был уже в плену. Да, в 1944-м году. Хотя мы тогда получали информацию только из газеты национального комитета Свободная Германия. Нам читали политинформацию, и редакторами там были Пик, Кодевуль? и прочие люди, которые потом были в ГДР.

Как вы восприняли капитуляцию?

Никак. В лагере военнопленных нам сообщили, что война закончилась, капитуляция. Тогда было точно так, как сегодня. Мы читаем в газетах только то, что газеты захотят написать и на что имеют разрешение.

Помню, мы были в Плоское, на сельскохозяйственных работах. Туда из Германии вернулась русская часть. Они ликовали, у них были часы, по две штуки на каждой руке. Тогда мы поняли, что война закончилась.

Данке шон.

Khoroscho.

 

Рацион военнопленных

Описание пребывания в плену, сделанное самим Зигфридом Эртом

8.10.1944 – в 10.30 утра под Кемью (Финляндия) попал в финский плен. Марш через Кемь на юг, затем возвращаемся назад в бывший немецкий военный госпиталь (северный выход).

9.10.1944 – приход группы финских офицеров штаба вместе с группой советских. Вечером допрос – допрашивающий советский полковник (через советского капитана и финского старшего лейтенанта).

10.10. 1944 г. – Транспортировка морем в Оулу (с главным счетоводом Шифеле и лейтенантом Арнольдом. Там нас ожидали немецкие офицеры из предприятия «Торнио». Среди них – лейтенанты Гёринг, Вурм, Шнайдер, Брюдерлин…

17 (или 18). 10. 1944 – разгрузка. ПО слухам нас направляют в лагерь в Лахти.

21.10.1944 – Под Випури нас передают русским. Их около 45 офицеров и 2500 солдат. Прибыли мы в Випури ночью, спали в физкультурном зале технического института.

22.10.1944 – Дезинсекция. Все личные вещи изъяты. Офицеры, попавшие в плен в Торнио, Кеми и Хохланде также прибыли. В том числе и мои сослуживцы из 1-го батальона 139-го полка.

Примерно 24.10.1944 – Отправка всех военнопленных транзитного лагеря. 10 человек офицером задержали для допроса (в старой бане), это – главный счетовод Келер, оберлейтенанты Вайс и Шинке, лейтенант Райн, штабс-медик Шульте, штабс-ветеринар – Хаук.

После нескольких допросов (каждый по 3-4 часа) нас 3-го (или 4-го) ноября 1944 года увозят на машинах ГПУ в Ленинград (Волосово). Еды почти никакой, ее отобрал конвой под предлогом «выискивания вшей».

Около 10 часов утра разгрузка в Волосово, затем марш в лагерь. Нас обругали свои же – прибывшие с острова Эзель немецкие солдаты. В тот же день расформирование лагеря и снова перевозка. 1000 человек немцев и 1000 человек эстонцев доставили на бумажную фабрику под Боровичами. Питание – как обычно (то есть ничего)!

В лагере Боровичи непрекращающиеся драки между немцами и эстонцами. Размещены в помещении с двумя парашами на всех.

Офицеров два дня спустя отправили дальше (обычным пассажирским поездом) в лагерь Боровичи. Туже прибыли и те офицеры, которых выдали финны. Впервые увидел офицеров из так называемой «армии Зейдлица».

10-14 дней спустя переброска в городской лагерь (лагерная группа 27). Условия ужасные, в день умирает по 20-22 человека. Снова встретил знакомых, и они почти сразу же умерли (дизентерия).

Примерно 3 недели спустя всех офицеров собрали и направили в особый лагерь для офицерского состава (лагерь 150). По 19 человек в отделении с зарешеченными окнами на пассажирском поезде.

16.12.1944 – прибытие в Грязовец под Вологду в 150-й офицерский лагерь (размещенный в бывшем монастыре) Несколько дней включая Рождество в карантине, теснота страшная. Спим прямо на голом полу, ни матрацев, ни спальных принадлежностей.

Начало января 1945 г. – разместились в столовой лагеря. К Пасхе попадаю в госпиталь с подозрением на дифтерит.

12.05.1945 – 18 человек, в том числе и меня, направляют в совхоз Плоское на строительные работы. Жизнь более менее переносимая. После завышения норм выработки у 250 человек значительное ухудшение здоровья. Рождество 1945 и Пасху 1946 благополучно пережили.

10.05.1946 – по политическим мотивам направлен вместе с 10 другими военнопленным назад в лагерь на строительство дорог.

Начало июня 1946 – формирование транспорта. Сначала работы в карьере. Драка с советскими охранниками.

3.07.1946 – наконец-то отправка.

11.07.1946 – мы в Борении под Горьким, лесной лагерь 117/16 Черный. Строительная бригада. Подход к работе типично русский. Январь-февраль 1947 г. – на транспорте леса.

В середине февраля 3-я рабочая группа/6 занимается изготовлением ручек для топоров. Незадолго до Троицы – переброска в Обход Нас 6 человек работали без охраны у домика начальника станции.

1-й день Троицы 1947 г.

Переброска в центральный лагерь 117/17. Там 3-я группа послана на строительные работы в клуб им. Свердлова (центр города), в 14-ю школу и 52-ю школу. До августа в 3-й рабочей группе/6.

В сентябре переброска в уже знакомый лагерь 9. Лагерь 17 необходимо освободить (школа).

21.11.47 г. 3-я рабочая группа в полном составе доставлена в лагерь 1. Там не работаем.  С декабря 1947 года по февраль 1948-го – несение службы в бараках в кп-12 (Гуго Ройбер)

16.02.1948 – Первые работы на постройке малоэтажки.

20-30.03.1948 – «Дом отдыха».

Начиная с 31.03.1948:

Работали на ТЭЦ (Автозавод имени Молотова)

15.04.1948 – 3-я рабочая группа снова на несении службы в бараке (кп 12)

05.05.1948 – Я включен в число отправляемых на родину.

10.05.1948 – Разгрузка на Московском вокзале г. Горького.

11.05.1948 – в 4 часа утра отъезд из Горького

14.05.1948 – в Москве

Затем Можайск – Смоленск – Орша – Минск – Брест (15.05) Варшава – Кутно – Познань. (18.05)

18.05.1948 – прибытие во Франкфурт на Одере.

20.08.1948 – отъезд из Франкфурта на Одере в 23 часа.

21.05.1948 – прибытие в Пирну.

22.05.1948 – 11 часов утра – освобождение.

{jcomments on}

Интервью и лит.обработка:	А. Драбкин
Перевод на интервью:	А. Пупынина
Перевод интервью:	В. Селезнёв