Dimofte Ștefan

Родился я в уезде Бакэу (центральная Румыния – прим.ред.) Деревушка в которой я родился, тогда называлась Глодурь (Gloduri), а сейчас называется Фэджень (Făgheni). Она была совсем небольшой, порядка 40 дворов, и в числе семи других входила в состав коммуны Изворул Берхечулуй (IzvorulBerheciului).

Для начала, расскажите, пожалуйста, о жизни вашей семьи: кем были родители, как жили до войны?

Отец, как и многие другие жители деревни, были потомками резешей Штефана Великого. («Резеши (răzeșii) - люди, участвовавшие в военных действиях, но не состоявшие на содержании государства (господаря). Обычно они делали это по религиозным мотивам - сражались за православную веру. Иногда в награду за заслуги и поддержку в войнах, господари наделяли резешей землёй или давали государственные должности» - https://ru.wikipedia.org )

Мой дед по отцовской линии - Иоан Димофте, умер в 1882 году, когда отцу было всего два, а его брату Николаю три годика. Впоследствии бабушка вышла замуж за человека по фамилии Чиходару, от которого родила ещё троих детей. Но отец с братом росли и воспитывались в семье бабушки – матери отца, в соседнем селе Антохешть. Знаю, что жили они очень тяжело, иногда ей помогали другие люди, тогда так было принято.

Отец с мамой поженились в 1901 году, и у них родилось семь детей: пять сыновей и две дочки. Я – Штефан, родился самым последним - 15-го марта 1922 года, во время правления короля Фердинанда I-го. С 1929-го по 1933 год я учился в начальной школе родного села, где моим первым учителем стал мой старший брат Яну (Иоан). Успешно окончил четыре класса, но в это время разразился всемирный экономический кризис, который сильно ударил и по Румынии. И родители, хотя наша семья считалась зажиточной, отец имел около 20 гектаров земли, пять из которых – лес, не смогли заплатить за моё дальнейшее обучение. По этой причине пришлось пропустить целый год. Но наш отец мечтал выучить всех нас, и он сделал очень многое, чтобы оплатить всем сыновьям учёбу в лицее в Бакэу. Причём, самое тяжёлое было заплатить не за саму учебу, сколько за аренду жилья. На окраине города многие брали квартирантов, но чтобы тебя взяли, нужно было привезти хозяевам и дрова, и картошку, и фасоль, и муку, и лук, мороковь, да ещё какую-то часть заплатить деньгами.

Но в 1935 году мой брат Эрнест, который работал учителем в Балдовенешть, сейчас это пригород Брэила (город на юго-востоке Румынии – прим.ред.), женился и забрал меня к себе. Он записал меня в индустриальный лицей, и там я окончил четыре класса. И все эти четыре года брат на свою скромную учительскую зарплату содержал не только жену с двумя детьми, но и меня. А его жена Кети, кстати, этническая гречанка, всячески меня перед ним защищала, если я чем-нибудь провинился в лицее.

Весной 1939 года я окончил лицей, а уже осенью мой брат Траян, который работал в авиации, забрал меня в Бухарест, чтобы я там сдал вступительные экзамены в военную школу оружейников, которая действовала при главном армейском арсенале. Экзамены я успешно сдал, и с 1-го декабря мы приступили к учёбе.

В военном училище

Рядом с центральным арсеналом находилось здание – Александрия (Alexandria), в котором располагался батальон охраны. Там же находились и помещения нашей школы: классные аудитории, столовая, спальни и разные служебные помещения. По тем временам школа считалась современной и хорошо оборудованной. Например, у нас хранились самые разные артиллерийские орудия, и изучать их к нам приходили курсанты артиллерийской офицерской школы Питешть, курсанты офицерской школы ПВО и даже личный состав артиллерийской батареи Гвардии. Кроме того они пользовались нашей столовой. В 1940 году школа прошла дополнительную модернизацию, т.к. набрали новый курс – 46 человек, и нам добавили новых помещений.

1-го сентября начался новый учебный год, и всё шло отлично, пока 10-го ноября не случилось сильное землетрясение. В результате 3-этажное здание, которое было построено ещё в конце 60-х годов XIX-го века, пошло трещинами. Мы были вынуждены сами заделывать их, и уже не могли хвастаться своими условиями, как раньше.

В военном училище

Кого-то из преподавателей помните?

Начальником школы был майор Корнелиу Сафту из Кэрбунешть. Учителя к нам приходили из лицея «Святого Саввы», а инженеры и офицеры с центрального арсенала.

На что делался упор в обучении?

Помимо обычных предметов, которые преподавались в любом индустриальном лицее, у нас ещё были специальные дисциплины: артиллерийское и стрелковое вооружение, пехотные и артиллерийские боеприпасы, всего более 30 дисциплин. Приктические занятия проводились на территории армейского арсенала. Хотя часть помещений армейского арсенала обрушились во время землетрясения, и его части перевели на другие склады: в Тырговиште, в Саду. Но эти подразделения отправили туда после 43-го года, а я окончил школу зимой 43-го.

Тогда действовал такой порядок, что выпускники школы должны пройти стажировку в частях в качестве подмастерья-аспиранта 2-го класса, но без какого-либо денежного содержания. Мы же работали как обычные армейские оружейники, что было явно несправедливо. Потому что курсанты офицерской школы оплачивались как ученики младших командиров, а с 1946 года – ученики адьютантов.

Хочу отметить, что в 1939 году уже чувствовалось – что-то будет, потому что в Бухаресте было полно всяких воинских частей и офицерских училищ: пехотное, авиационное, училище ПВО, автотехническое, командное и прочие. В Тырговиште действовало кавалерийское училище, в Питешть артиллерийское, а воено-морское в Констанце.

Из каких регионов были курсанты в вашей школе?

Из самых разных. В том числе из Бессарабии трое ребят. Но в 40-м году после июньских событий вышел указ, что бессарабцы могут вернуться домой, и они уехали. Я помню что Глухой Борис был из Сорок, и один из Тигины (румынское название города Бендеры – прим.ред.) Этот Борис проучился всего год и вернулся домой. Но самое большое количество курсантов было из Олтении (рум. Oltenia, также Малая Валахия – историческая область на юго-западе Румынии - https://ru.wikipedia.org ) Эта область более бедная, поэтому чтобы выбиться в люди ребята и поступали в военное училище.

А этнические венгры с вами учились?

Насколько я помню, нет.

С кем-то в этой школе вы особенно сдружились? Были ли у вас близкие друзья или враги?

Врагов не было, поскольку мы почти четыре года постоянно находились вместе. Какие враги?

Были какие-то занятия по религии?

Да, с 1939 года по 43-й религию преподавали, регулярно были уроки. В каждое воскресение мы непременно ходили в церковь. Но потом уже все изменилось, поскольку начался сталинский период.

Чем занимались во время занятий по физической подготовке?

Недалеко от нас находился ипподром, нас туда водили, и проводили специальные занятия по кавалерийскому делу. Даже проводили соревнования, я тоже в этом участвовал. Нас этому учили, поскольку мы служили в артиллерии, а в артполках тогда было примерно по сто лошадей. Потом эти занятия мне очень пригодились в армии.

Девушка у вас тогда была?

Да, звали её Дженовева. Мы с ней познакомились однажды, когда я ходил в увольнение. Её отец был на фронте, поэтому я виделся только с её матерью, и она относилась ко мне нормально. Надо сказать, что в основном я был дисциплиннированным, даже тихим, но однажды я сбежал к Дженовеве в самоволку, и меня поймали. Дали трое суток ареста, но ничего там страшного не было. Держали в обыкновенной комнате, кормили также. Но впоследствии так получилось, что мы не общались. И увидел её только в 44-м году, когда вернулся в Бухарест из-под Ясс. К тому времени она уже успела стать врачом и вышла замуж за какого-то посла.

Вот вы упомянули, что ваши сокурсники-бессарабцы уехали домой после событий июня 1940 года. А помните, как лично вы восприняли эти события?

Я тогда учился на 2-м курсе, и встречался с теми солдатами, которые вернулись из Бессарабии. Помню, один рассказывал, что их даже заставили сделать по одному выстрелу из орудий. А другой с горечью рассказывал, что когда они уходили, то на них прямо бросались женщины еврейской национальности. Кидались на них, рвали погоны офицерам, плевали в них. Поэтому впоследствии, в 41-м году, когда началась война, некоторые наши военные грубо обращались с населением этой национальности.

Тут ещё надо сказать, что условия пакта Риббентропа-Молотова, об освобождении Румынией Бессарабии не были соблюдены. По условиям советского ультиматума румынские войска должны были покинуть Бессарабию в течение четырёх дней, а получилось так, что советские войска в течение двух дней самовольно заняли всю территорию, в том числе и северную Буковину, которая никогда не принадлежала России, а Австрии. Мне потом брат рассказывал, что эти территории самовольно занял какой-то русский генерал. Поэтому ничего хорошего для Румынии это событие не принесло. Кроме горечи в душе каждого румына...

А что вы испытали 22-го июня 1941 года, какие чувства преобладали, радости или тревоги?

Никакой радости я не чувствовал. Просто все надеялись, что мы вернём Бессарабию и все другие территории отнятые у нас. Поэтому у нас был большой подъём патриотизма.

Как изменилась жизнь после начала войны?

Надо сказать, что вначале обеспечение было налажено отлично, и питание было довольно хорошее. Но после начала войны мы почувствовали изменения к худшему. Из меню исчезли некоторые продукты. Хлеб, например, стали давать в основном чёрный, и то он был с картошкой. Но мы не роптали, понимали, что все грузы шли на фронт. Можете себе представить, если война дошла до самой Москвы? Конечно, в основном это происходило силами немецких войск, поскольку наши румынские войска были намного хуже обеспечены и подготовлены.

В общем, мы должны были учиться до лета 1943 года, но после катастрофы под Сталинградом нас решили выпустить уже зимой. В декабре 1942 года я сдал все выпускные экзамены, и по их результатам вошёл в десятку лучших учеников. А надо сказать, что я был прилежным и дисциплинированным учеником, поэтому начальник школы доверял мне даже больше, чем старосте класса Ионеску. И когда нас стали распределять по частям, майор Сафту спросил меня: «Димофте, куда бы ты хотел попасть?» Я ответил: «А как вы считаете?» - «Могу тебя отправить в полк, где я сам проходил стажировку - 26-й артиллерийский полк, который стоит в Слатина (город на юге Румынии – прим.ред.)». Я согласился, но до сих пор считаю, что совершил ошибку. Ведь я мог попросить, чтобы меня оставили в Бухаресте, где у меня был брат и родственники. Или же мог попроситься в 5-й артиллерийский полк в Брэила, чтобы быть поближе к семье брата, или в 35-й артполк в Бакэу, чтобы жить недалеко от родителей.

Я прибыл в Слатину в конце января 1943 года. Стояла суровая зима. В штабе 11-й пехотной дивизии, которой командовал генерал Эдгар Радулеску, женатый, кстати, на племяннице маршала Антонеску, мне дали назначение в 26-й Артполк, а мой коллега Джорджеску Василе попал в 21-й Артполк. Оба полка стояли напротив друг друга возле вокзала. А рядом находилась разные дивизионные подразделения, в том числе военный госпиталь и 3-й полк Доробанць (RegimentDorobanţi). (К моменту начала 2-й Мировой войны в румынской регулярной армии все полки по традиции с XIX-го века делились на несколько типов. Например, в кавалерии было два типа полков: рошиорь (Roșiori) и каларашь (Calarași). Рошиорами в XIX – начале ХХ веков называли румынскую регулярную легкую кавалерию, напоминающую гусар. Это была элита румынской армии. А калараши напоминали русские казачьи части. Это были территориальные кавалерийские формирования, набиравшиеся среди крупных и средних землевладельцев, которые должны были сами себя обеспечивать лошадьми и частью снаряжения.

А в пехоте было три вида полков: пехотные (Regiment Infanterie), егерские (Regiment Vânători) и (RegimentDorobanţi). По своей сути понятие доробанць вполне можно соотнести с понятием – гренадеры. Но как отмечают военные историки, после 1-й Мировой войны всякие различия между полками, будь то структурные, качественные или количественные, полностью исчезли, остались лишь традиционные наименования – прим.ред.)

Помню, что в штабе полка я представился майору Войку, и в мобилизационной части майору Ятан. Но дело в том, что полк и дивизия находились на фронте, и вернулись на переформирование после отступления из излучины Дона только в сентябре 1943 года. Одновременно со мной в полк прибыли и два курсанта артиллерийской школы из Крайовы, и ещё пять курсантов субофицерской школы (младших командиров). Всех нас поселили прямо в классных аудиториях. Я, например, жил в классе 1-й батареи с двумя курсантами Школы офицеров резерва.

Чтобы не терять времени, в мае 1943 года я записался в гвардейское артиллерийское училище в Питешть. Мои однокашники Ионеску и Фота, про которых я уже упоминал, тоже были в этом наборе. Но училищная комиссия отправила нас в министерство обороны, которое располагалось возле Чишмиджиу (старейший парк в Бухаресте – прим.ред). Чтобы нам там выдали разрешение на учёбу, ведь когда мы поступили в военную школу оружейников, то подписали обязательство отслужить в армии по нашему профилю четыре года, потому что государство в течение этих лет обучало нас, содержало, кормило, одевало. Но в министерстве разрешения нам не дали. А если бы мы тогда поступили в эту школу, то стали бы офицерами с 1945 года, а не с 50-го.

В августе 1943 года я ещё попытался поступить в офицерскую школу авиационных техников в Медиаше, но там всего на 10 мест было около двухсот претендентов, и они, видимо, уже имели своих кандидатов. В сентябре 1943 года я получил письмо с предписанием прибыть на авиабазу в Бухаресте. Если не ошибаюсь, она находилась в Котрочень (на одноименном холме находится дворец, служащий сейчас резиденцией президента Румынии – прим.ред.)

Я и мой коллега, Лику Штефан приехали туда. Всего там собрали более 150 человек. Нас переодели в авиационную форму, выдали оружие без патронов, повели на вокзал, посадили в военный эшелон с назначением в Германию. Но когда мы доехали в Черновцы, там меня и Лику по мегафону вызвали к начальнику вокзала. И приказали нам вернуться в вагон, забрать свои вещи, оружие, и вернуться обратно, поскольку мы не можем ехать на учебу в лётную школу в Германию, т.к. мы дали обязательство служить в качестве оружейников. На авиабазе в Бухаресте сдали оружие, форму, и вернулись в свои полки.

В период с сентября 43-го по март 44-го мы занимались подготовкой призывников: проводили стрельбы из огнестрельного оружия, а в лесистых местностях в Валя-Маре и артиллийские стрельбы, в том числе и ночные.

Летом 1943 года, прежде чем полк прибыл с фронта, мы несколько раз попадали под бомбёжки. Американцы тогда уже начали активно летать на Плоешты. Один из этих самолётов был сбит в районе Слатины и канадский пилот был захвачен в плен. Когда его привезли в полк, я увидел, как выглядит американский лётчик: это был высокий мулат, одетый в форму цвета хаки. Я даже хотел угостить его едой из столовой, но он не хотел есть. В свою очередь он хотел подарить мне свой портсигар, но я тоже отказался. Из штаба дивизии его увезли в Бухарест, а что дальше, я не знаю. Надо сказать, что советские пленные в Румынии чувствовали себя намного лучше, чем румынские в России. Если наших румын содержали в лагерях, то советских отдавали в крупные землевладения, и там они просто работали.

А вы видели лагеря для советских пленных?

Нет. Видел только какие-то здания типа казарм, говорили, что там держат американских пленных. Но их содержали очень хорошо, лучше, чем русских.

В другой раз американский бомбардировщик сбросил бомбы на железную дорогу Питешть-Поткоава-Слатина. Но видимо сбросил бомбы с опозданием, потому что некоторые из них не взорвались. Из штаба 1-го Корпуса в Крайове наш командир полка полковник Хаджикиря Траян (HagichireaTraian) получил приказ – отправить на станцию для разминирования несколько артиллерийских оружейников. Командир полка сразу вызвал меня, приказал взять с собой ещё двоих человек, и срочно выехать на станцию в Поткоаву, убрать ту неразорвавшуюся бомбу. Она лежала у самого полотна железной дороги, и из-за неё остановили движение поездов. Но пока мы ехали туда, случилось вот что.

В одном из остановленных эшелонов ехал пехотный офицер, насколько я помню из 3-го полка Доробанць. Он вышел из вагона, подошёл к бомбе, сделал что-то или нет, не знаю, но в это время она взорвалась… Его, конечно, убило, но линия железной дороги не пострадала, и сразу запустили движение. Но если бы я с двумя помошниками пришли бы туда раньше, могли погибнуть мы. Это был первый случай, когда я мог погибнуть в войну…

Примерно 1-го марта 1944 года нам пришёл приказ – отправиться на передовую. В то время фронт уже находился недалеко от Ясс, и мы выступили маршем в Турну Мэгуреле (небольшое селение на Дунае в юго-западной Румынии – прим.ред.) Там вместе с другими подразделениями погрузились на баржи и поплыли в сторону Галаца (город и порт в устье Дуная – прим.ред.) Но советские самолёты уже набросали в Дунай немало мин, поэтому впереди шёл тральщик «Мэрэшешть». Если не путаю, до Галаца мы плыли два дня и одну ночь, и разгружались уже под взрывами в небе зенитных снарядов, потому что русские пытались бомбить порт. В Галаце мы узнали, что Крым уже полностью отрезан, и немецкие 6-моторные самолёты с городского аэродрома летают туда с грузами продовольствия и боеприпасов.

Кстати, моего брата Эрнеста, который в то время был капитаном, оставили командиром последнего батальона, чтобы задержать русских. И он честно исполнил свой долг, хотя многие офицеры смогли сбежать на последних кораблях в Констанцу. Хорошо известно, что в Крыму русские атаковали с превосходящими силами, и в начале мая они победили и оставшиеся румынские части взяли в плен. У моего брата адъютантом служил Тоадер Патрашкан, и по дороге в лагерь ему удалось сбежать. Но у него была русская морда (смеётся), в смысле был очень похож на русского, и каким-то образом он смог оттуда выбраться и вернулся в Румынию. Уже через пару месяцев он прибыл в нашу деревню и сказал отцу: «Дядя Гицэ, знайте, ваш Эрнест попал в плен…» И только примерно через год отец получил письмо из 74-го лагеря под Москвой, подтвердившее сообщение Тоадера. А сам брат вернулся из плена только осенью 1946 года. Мог бы и раньше, но он отказался вступать в добровольческую дивизии «Хория, Клошка и Кришан», потому что считал, что тем самым нарушит военную присягу. (В конце войны из числа пленных румынских военнослужащих в Советском Союзе были образованы две добровольческие дивизии: 1-я «имени Тудора Владимиреску», и 2-я «Хория, Клошка и Кришан». В первые послевоенные годы обе дивизии были оснащены танками и автомобилями, что сделало их самыми мощными в румынской армии. В 1947 году они сыграли большую роль в свержении монархии в стране и становлении социалистической республики - https://ru.wikipedia.org)

Старший брат

А другой брат – Жану, был капитаном в горнострелковой дивизии и воевал от Цыганки до Севастополя. Но взять Севастополь им не удалось, после чего он вернулся в Румынию. Он рассказывал, что во время войны, когда они входили в населённые пункты, первое что он делал – распускал колхозы.

В общем, из Галаца мы форсированным маршем через Текучь шли в сторону Бырлада (город на востоке Румынии – прим.ред.) В районе Покидия (Pochidia) получили приказ занять оборону, т.к. была угроза, что русские прорвут фронт в районе Ясс. В это время они уже могли взять город, но испугались, что сильно оторвались от основных сил, и остановились на высотах вблизи Ясс. Мы заняли позиции в районе Гидиджень – Покидия, но в скором времени вновь двинулись на север.

5-го мая наш 26-й артполк занял позиции по высотам Кристешть – Орзень (Cristeşti – Orzeni – села на участке железной дороги Яссы – Унгены – прим.ред.) Здесь начались самые трудные и опасные дни моей жизни… Бои шли жестокие, в них погибло очень много румынских солдат…

Свой первый бой помните?

Он случился возле Ла Стынка Рошкован. Там советские войска находились на возвышенности и очень сильно нам мешали. Но нам удалось их сбросить вниз. Я помню, что когда мы оказались на позиции, командир нашего 1-го дивизиона капитан Бойкулеску собрал все три артбатареи, и в конце своего выступления сказал: «С Богом - вперёд ребята!»

Этот бой длился три дня и три ночи. В бою принимала участие даже авиация. Я впервые видел, как прилетали немецкие бомбардировщики и в пикировании сбрасывали бомбы. А у русских там прилетел самолёт и сбрасывал парашютистов.

Ваши солдаты не нервничали?

Нет, такого не было, но напряжение было очень серьёзное. И к тому же мы всё-таки артиллеристы, и стояли не на самой передней линии.

А что вы чувствовали к противнику? Хотелось бы услышать честный ответ.

Я прямо скажу, у нас к русским была какая-то ненависть. Это из-за того, что они забрали у нас Бессарабию и Северную Буковину. На этом основании у нас чувствовался патриотизм, все были настроены активно воевать. Но при этом понимали, что изменить что-то вряд ли сможем.

Помните, как впервые увидели вблизи русского?

Когда вот эти первые бои прошли, то фронт успокоился на долгих четыре месяца. Как потом оказалось, всё это время русские готовились к большому наступлению и шли только позиционные бои.

Помню, в одном из них произошёл редкий случай. У нас в дивизионах были 100-мм и 150-мм гаубицы, их Румыния покупала в Чехословакии у концерна «Шкода». Но в каждом дивизионе было ещё и по одной противотанковой батарее, четыре 75-мм пушки, которые по французской лицензии производили в Решице (город в западной Румынии – прим.ред.) И вот в одном бою прямо в ствол одной из них угодил вражеский снаряд 76-го калибра, и от взрыва ствол пушки стал как цветок. Не думаю, что советские артиллеристы, настолько искушённые - просто случай. Потом привезли другой ствол, и я установил его на пушку.

Но где-то с начала августа русские активизировались. Видимо перед наступлением решили прощупать нашу оборону. Мы находились на холме, а русские внизу. Причём, они привезли туда штрафной батальон, который получил приказ захватить у нашей дивизии какую-то позицию. И вот в тех боях один русский с пулемётом как-то обошел с фланга, и стал оттуда стрелять из пулемёта. Но один наш сержант, обошёл его и взял в плен. Я видел, как его привели. Обычная форма, на голове пилотка, хотя он был лейтенантом, имел две звёздочки на погонах. Причём по лицу он был похож на одного моего дядю, поэтому, когда я увидел его, то предложил ему кое-что из еды, но он отказался.

Вот тогда я впервые увидел русского так близко. Впоследствии, когда мы вместе воевали против немцев, я часто видел русских. Помню, как-то видел русскую дивизию. Они шли с боями и выглядели очень измученными, потрёпанными. Плохо одетые, на ногах у большинства вместо обуви намотаны портянки. Зато были такими боевыми. Когда их спрашивали: «Куда едете?» - «На Берлин!»

И от этого пленного лейтенанта мы впервые услышали, он выразился как-то так, что если фронт ещё две недели не прорвётся, то ничего не получится. Признался: «Сейчас привозят новые танки, вооружение, что-то будет…»

Это случилось примерно 1-го августа, а уже 20-го числа русские ударили и прорвали фронт…

К нашему счастью они ударили на другом участке, чуть в стороне, и у нас боёв не было. Но почти сразу начался страшный хаос. Пошли слухи, что русские уже в Васлуе (город в восточной Румынии – прим.ред.) и мы остались в полном окружении. Нервы у людей были на пределе. У меня в подчинении служили три бессарабца, все из Бельц, так они сразу исчезли… И не только они, другие тоже сбегали. Мало того, меня даже один офицер прямо спросил: «Димофте, а ты почему не убегаешь?» Для меня это было дико, как убегать?! За это же отдадут под трибунал и расстреляют! Я же не знал, что фронт продан Михаем... К нам приезжал какой-то пехотный офицер, и рассказал, что фронт под Яссами продал генерал Василий Рышкану. Якобы бывший примар Ясс Манчук был послан королём Михаем с письмами к генералу Рышкану, т.е. он был его агентом, а значит, именно король продал страну. Я потом об этом так прямо и написал Михаю в письме.

Наконец поступил приказ – отступать, кто, как сможет, и тут уже побежали все… Вначале ещё пытались соблюдать организацию, а потом… Бросили все наши орудия, лошадей… И не только мы, все дороги были забиты брошенной техникой и вооружением.

За день до вступления в коалицию с советскими войсками (23-е августа 1944 года) я получил приказ выехать в батареи, которые отступают в сторону города Хуши. Но по дороге нас догнала танковая колонна русских. Мы с товарищем успели спрятаться в поле на бахче, укрылись листями кабаков (тыква). Посидели сколько-то там, закопали свои документы, пистолеты, и остались без всякого оружия. Потом вышли и побежали. Обессиленные и голодные дошли до близлежащей деревни. Зашли в один из домов подальше от трассы, и решили там немного передохнуть. Я попросил хозяйку забить курицу, и приготовить нам жаркое с мамалыгой. Предварительно заплатили, сколько она сказала. Только мы с сержантом помылись, женщина уже жарила мясо и начало готовить мамалыгу, и в это время на улице раздалиcь голоса - «Русские идут!» Пришлось бросить долгожданный обед, и побежали на юг. Шли всю ночь, а утром 24-го августа вышли на шоссе, ведущее в Мурджень. Там-то мы и узнали, что Румыния повернула свое оружие против Германии.

И как вы восприняли это известие?

Не стану скрывать, мы возненавидели короля Михая. Потому что считали, что он нас предал и отдал русским. И я до сих пор считаю, что так оно и было. Надо сказать, что у Румынии была довольно слабая укреплённая линия обороны, но несмотря на это, в 44-м мы остановили советскую армию, и она вынуждена была простоять в обороне четыре месяца. А если бы мы своевременно отошли на вторую линию, то продержались бы очень долго. Более того, Михай предал и уничтожил маршала Антонеску, которого любил весь народ. Ведь он хотел разбить большевиков для того, чтобы вернуть румынские земли и сохранить целостность страны, но ему не дали этого сделать. Михай занял неверную линию и всё провалилось. Если бы Гитлеру и его коалиции удалось победить, всё бы сложилось по-другому, а так… Сколько раз по дороге мы могли быть убиты русскими. Я даже видел сцену, когда три русских солдата, привязали румынского генерала к дереву, и у него на глазах изнасиловали его жену... Наше позорное бегство из Ясс до сих пор является моей самой большой болью…

Только 28-го или 29-го августа я еле-еле дошёл до столицы. В Бухаресте уже были русские, повсюду висели транспаранты с коммунистическими лозунгами, портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. На митинге на шоссе Колентина я даже увидел коммунистических лидеров Пэтрэшкану и Боднараша. (Лукрециу Пэтрэшкану (рум. Lucreţiu Pătrăşcanu (1900-54) –румынский революционер, который в 1944 году стал одной из ключевых фигур в организации смещения маршала Антонеску, и перехода Румынии на сторону Советского Союза.  

Эмил Боднараш (рум.Emil Bodnăraș (1904-76) – один из руководителей румынской коммунистической партии, и как считают в Румынии советский шпион – прим.ред.)

Если русских встречали с хлебом и солью, то своих солдат горожане встречали со слезами на глазах, но мне было не до этого. Ещё по дороге меня боднула одна из лошадей, и у меня сильно разболелся коренной зуб. Но в городе царил такой бардак, что я даже врача не мог найти, и зуб мне удалил какой-то парикмахер.

Два дня я провёл у родственников, пытался найти свою дивизию, а потом услышал, что она находится в Слатина, и пошёл пешком в том направлении. По дороге встретил одного из моих братьев… Но повсеместно царил полный хаос, и ничего нельзя было понять. В газетах трубили, что «Демократия победила фашизм!» Но это был блеф, мы же своими глазами видели, как мы жили, и что сделал для нас Сталин. 7-го сентября 1944 года я вернулся в свой полк. Всё-таки мне повезло, что я выжил в этих отступлениях… Вместе с тем ничего не кончилось.

Всего через несколько дней мы получили приказ – действовать совместно с советскими частями. Мы отправились в Оарба де Муреш (село в центральной Румынии – прим.ред.) и оказались в составе 2-го Украинского фронта, который занял Румынию. В составе этого фронта воевали 1-я и 4-я румынские Армии. Одна воевала в направлении Сату-Маре, другая в районе Тимишоара. Совместно с 40-й советской Армией мы били немцев и венгров, освобождали северную Румынию, Венгрию.

А как вы отреагировали на то, что вам придётся воевать против немцев?

Лично я довольно спокойно, всё-таки я был техником. Но я скажу, что война на западе сильно отличалась от войны на востоке. Ведь тут мы вели в основном наступательные бои, а не оборонительные, как под Яссами. Несколько раз меня лишь чудо спасло…

Например, когда мы только прибыли на Муреш (река в Румынии и Венгрии, левый приток Тисы – прим.ред.), то командование решило сходу форсировать реку, без подготовки. Знаете, как в армии бывает, многие офицеры зачастую хотят показать себя героями и дают необдуманные приказы. Но на той стороне стояли венгры с немцами, и они открыли такой яростный огонь, что вода стала красная от крови… Вот тогда русские пришли на помощь и фактически спасли нас. И в Сату Маре (румынский город у самой границы с Венгрией – прим.ред.) потом то же самое было. Если бы русские не ударили с той стороны, мы бы ничего не добились.

А в каком-то месте получилось так. Накануне мы взяли городок, и на второй день направились к ближайшему селу, но тут венгерские самолёты застали нас при смене позиции, и разбомбили специальными бомбами. Погибло много солдат. Если бы я не бросился в воду, чтобы спрятаться под берегом реки, тоже бы погиб…

Вот говорят, что не нужно верить в бога. Но хочу вам сказать, что я насчитал шесть случаев, когда должен был непременно погибнуть. Вот, например, один конкретный случай в Ардяле (Ардял или Трансильвания – историческая область на северо-западе Румынии - https://ru.wikipedia.org ) Мы шли по шоссе, впереди меня четыре лошади тащили орудие, и в это время сверху падает мина… Пушку аж на провода забросило, всё вдребезги, лошади погибли, а я остался жив. Или другой случай.

В Токае, когда мы переехали Тису, то остановились во дворе крестьянского дома. Рядом со мной стояла пушка, две лошади, и вдруг прилетел немецкий снаряд, всё погибло, а я опять остался жив… Даже не зацепило меня. И я уверен, что меня спасал крестик, который мне подарила одна девушка ещё в 1940 году. Она взяла с меня слово, что я буду его носить постоянно. Вначале я его носил открыто, но когда к власти пришли коммунисты, это дело запретили, и я его носил уже скрытно. Но он меня всю жизнь спасал. В 1985 году у меня нашли рак, но и его я поборол. Можете написать, что я воевал с русскими, немцами и раком, и никто меня не одолел (смеётся). Но я думаю, что вам не нужно это писать. Нужно писать главное, а это всё мелочи.

9-е мая помните?

Германия капитулировала еще вечером 8-го мая, но мы в Чехословакии наткнулись на немецкую дивизию, которая никак не хотела сдаваться. И по этой причине мы воевали ещё три дня. Потом эта дивизия всё-таки ушла к американцам, а мы наконец-то закончили воевать.

А какое отношение было у вас к пленным немцам?

В Венгрии нашей дивизии сдалась 24-я венгерская дивизия, и я видел, как они шли. У них были с собой какие-то вещи, так некоторые наши румынские солдаты пытались у них отобрать, но им не разрешали. А среди этих венгров было сколько-то немцев, и я видел, как наши давали им продукты. И разрешали венгерским женщинам давать им продукты. Надо понимать, что на войне случаются некоторые странные вещи. Например, когда мы были в Крыму и румынские части захватывали винохранилища, а потом приходили немцы и владели этим. Так было и с русскими. Мы освобождали, а русские приходили и владели всем.

У нас принято считать, что в румынской армии было распространено рукоприкладство. Было ли у вас право применить физическую силу к солдату? Могли, например, ударить за какую-то провинность?

В принципе можно было, но ни я, ни другие это не применяли. Во всяком случае, я такого не видел. Надо сказать, что у нас офицеры были очень вышколенные и строгие. Все-таки моё поколение обучали ещё по французской и немецкой системе, только после войны перешли на советскую. У нас офицер должен был иметь специальное образование. Вот у русских был совсем другой порядок. Тот лейтенант, который попал к нам в плен, рассказывал, что до армии он был свинопасом, а после училища стал офицером. У нас же в военные училища принимали только после лицеев.

Как вас люди встречали в Чехословакии?

Мне показалось, что Словакия была просоветская, а Чехия более прозападная. В Словакии мы встречали словацких партизан, которые говорили, что они воевали, но я этого не видел. Конфликтов нигде не случалось, только некоторые недоразумения. В основном они были связаны с тем, что румынские солдаты без разрешения брали у местных сено для лошадей. Но потом вышел строгий приказ, чтобы не допускать такого.

Вам доводилось видеть короля Михая или маршала Антонеску?

Нет, не пришлсь. Видел только короля Кароля II-го, который был неадекватный и неуровновешенный. В марте 40-го года он посетил нашу школу, и оставил на ремонт свою машину, чтобы ее сделали бронированной. В то время он уже очень боялся смерти. Понимал, что люди не любили его.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

В лесу возле Праги мы находились около месяца: прошли переформирование, занимались, проводили встречи с русскими. Потом поступил приказ Сталина – о демократизации Румынии, и мы маршем двинулись на родину. Прошли через 287 населённых пунктов и вернулись в Румынию в середине августа. Только пришли не в Слатину, а в Тыргу-Сикуеск, и там наш полк сразу расформировали.

Но я остался служить в армии, и в 1948 году поступил в артиллерийское училище в Сибиу (город в центральной Румынии – прим.ред.), которое готовило специалистов уже по советской системе. Там проучился два года, после чего был направлен служить в Клуж, а после в Молдову. Но в 1958 году один из родственников моей жены бежал на Запад и меня отправили в запас.

В конце концов, я осел в Яссах и стал работать территориальным инспектором по защите труда. Причём меня приняли фактически рядовым работником, в качестве простого технолога, а у меня же было четыре дочки. Пришлось пережить непростые времена, но в итоге мы с женой всех выучили. Две дочки стали врачами, а две инженерами. Три из них ещё в конце 90-х годов, уехали в США, получили американское гражданство. Кстати, одна моя дочка служит хирургом на военной базе в Лэнгли, и там произошел интересный случай.

После того как меня вышвырнули из армии и до самого свержения Чаушеску, меня преследовали органы госбезопасности. Я ведь даже не числился ветераном войны, и только после падения режима был принят закон о ветеранах войны, в котором все ветераны, независимо от того, за кого они воевали, были уравнены в правах. После этого я стал расти в званиях, и в 2009 году мне присвоили звание бригадного генерала в запасе. Я отправил дочке свою фотографию в генеральском кителе, а она её повесила у себя в кабинете. И один её сослуживец, майор, увидел это и, услышав рассказ дочери, настоятельно попросил, чтобы в свой следующий приезд мы непременно заехали на базу. И когда мы приехали, то мне там устроили поистине королевский приём. Встретили с воинскими почестями, даже подарили свой флаг. И кстати, в музее на этой базе до сих пор стоит бомбардировщик, который первым бомбил наши нефтяные промыслы в Плоештах. Я у него сфотографировался. За десять лет мы с женой восемь раз ездили к дочкам в гости, много путешествовали по стране. Но сейчас уже здоровье не позволяет ездить.

А я как раз хотел спросить, как вам удается оставаться таким живым и энергичным?

Всё очень просто. Во-первых, я уже больше полувека не пью. Совсем! Во-вторых, физический труд. После выхода на пенсию мы с женой купили в её родном селе домик, и каждый год живём там по три-четыре месяца. Вот и весь наш секрет.

На крыльце генеральского дома

Интервью:	С. Смоляков
Перевод на интервью:	A. Uric
Перевод и лит.обработка:	Н.Чобану