Местность в тех местах такая, что негде укрыться. Когда ты на равнине один на один с противником, то можешь его видеть и ответить ему. А когда появятся самолёты, ты не знаешь. Одни летали низко, били по нам из пулеметов, другие бомбили нас или стреляли из тяжёлых орудий – мы их очень боялись.
До этого я ни разу не стрелял, буквально не держал оружия в руках. Никто меня ничему не учил. И вот я сижу, жду, когда проедет поезд. Руки трясутся, винтовка тоже. И тут командир заметил мое состояние, говорит мне: «Не бойся, Марко!» А я ему отвечаю: «Да я не боюсь, мне просто холодно!» Наконец приехал поезд… а там мы заложили мины. Но эти мины не сработали, и состав проехал безнаказанно. Мы стали стрелять по поезду, и после того, как он проехал, появились танки. Мы стреляли по ним, они – по нам. На этом бой закончился. Таким был мой первый бой.
Там, под той Ясло, когда пошли вперёд, мы наехали на противотанковую мину. Взрыв пришёлся на правую сторону танка. Разорвало два звена гусеницы, и ранило нижнего(?) стрелка, помощника механика, которого звали Саша Визек, – ему зажало ноги. Но бой продолжался, и я должен был продолжать вести огонь... Потом мы его (стрелка) вытянули из танка. Нам помогли русские пехотинцы, они привели санитарку и принесли носилки, на которые мы положили раненого Сашу. А тот всё время правой рукой искал пистолет, который мы носили на ремне с правой стороны, – он хотел застрелиться.
Я считаю, что немцы бы выиграли эту войну, если бы они не вели себя так по отношению к людям, не терроризировали простой народ. Ведь там где они оккупировали территории, сразу учиняли разгром, ловили коммунистов, издевались над ними и простыми людьми. И когда народ всё это увидел, начался отпор, появилось партизанское движение. Партизаны взрывали военные склады, поезда, даже бывало, что атаковали наши войска.
Вот тогда я впервые увидел русского так близко. Впоследствии, когда мы вместе воевали против немцев, я часто видел русских. Помню, как-то видел русскую дивизию. Они шли с боями и выглядели очень измученными, потрёпанными. Плохо одетые, на ногах у большинства вместо обуви намотаны портянки. Зато были такими боевыми. Когда их спрашивали: «Куда едете?» - «На Берлин!»
Всех переодели в красивую немецкую форму, и с нами начали интенсивно заниматься немецкие офицеры и специалисты. Командовал нашим батальоном немецкий капитан, который свободно владел румынским и русскими языками. Нас обучали секретной работе, и специальным методам ведения борьбы в тылу врага. Большое внимание уделяли изучению русского языка. Даже между собой нас заставляли разговаривать только по-русски. Помню, что я свободно знал маршрут движения всех поездов, практически половины республик СССР.
А я развернулся влево, тем самым углубился вглубь вражеской территории и оказался в полном одиночестве. Стояло раннее утро, к тому же погода была туманной, но видимо не настолько, чтобы русские истребители не могли действовать. Нас обнаружили и атаковали сразу девять самолетов…
Возвращается курьер, приносит письмо и спрашивает меня: «Ты умеешь читать?», – «Умею», – «Прочитай это письмо, но громко». Начала им читать: «Товарищи из организации НОФ не заходили в данный район. Товарища Искру разоружить и заключить в карцер. Утром доставить ее на допрос!» Закончив чтение, я не понимала, жива ли я… настолько все это было странно. Я пошла сражаться по призыву одних против других, а сейчас обе стороны хотят меня погубить.
И тогда тоже, как и все, думала, что этот фюрер – такой особый человек! Мне подарили портрет его: за хорошую учёбу. Принесла домой – а мама спросила, что это я принесла… потом молча повесила на стенку. Но, когда мы в газете прочитали, что с Востока близится фронт, то мама взяла этот портрет и разбила, а потом умоляла меня, чтобы я не рассказывала никому, что она сделала.
Лётчики не видят, как их товарищи умирают. Когда не возвращается самолёт с командой – у остальных вечерком бокал шампанского, одна минуту стоя – и всё.