Антон Пенчев Вълчев

Антон Велчев служил в Македонии до 1943 г. Там был арестован за коммунистическую деятельность и отправлен в немецкий лагерь на остров Родос. После освобождения вернулся в Болгарию и принял участие в двух фазах Второй мировой войны. Ранен в бою на Драве. Запись произведена в ресторане в городе Добрич.

Рожден я в 1923-м году в селе Каменна, Северная Добруджа. Как складывались отношения с румынами? Вполне прилично. Слушай, лично я не встречал трудностей. Батя мой служил пограничником с 17-го по 19-й год на участке между Румынией и Бессарабией. Неспокойно было в те бурные времена: кто бежал из России, кто-то – в Россию. Из Северной Добруджи отца отправили в Варну. Имели ли мы проблемы, как переехали? Нет, не припоминаю… Наверное, потому что я был молод. Мне шел всего третий год, когда отец переселился.

В 36-м году я завершил учебу первым отличником. Чтобы пойти учиться в болгарскую гимназию, требовалось платить приличные суммы. Мы этого себе не могли позволить, поэтому я пошел в румынскую земледельческую гимназию в 30 км от Констанцы. Отец остался здесь, а я учился там, в гимназии. Приходит 40-й год, спрашивают: «Кто здесь болгарин? На выход!»

Серьезная военная служба для меня началась в 43-м году в Шумене. Потом служил в Софии, а после небольшого отдыха – в Штипе. Там закончил подофицерскую школу и стал подофицером (старшиной).

Как-то командир полка послал меня грузить патроны для пулемета. С теми патронами мы должны были занять позицию в одном месте, так как имелись сведения о концентрации болгарских, югославских и греческих партизан под Беласицей, действия которых координировались с югославской стороны. Прежде чем минула ночь, я почувствовал, что партизаны действительно существуют. Будит меня солдат, чтоб я в свою очередь разбудил офицера, который требовал подносить патроны, и говорит мне: «Вижу внизу, сверкает что-то!» Однако я ему сказал: «А, это светлячки!» Хочу сказать, что на том этапе моей жизни в каких-либо конспирациях я не участвовал. Я был обыкновенный старшина. Но в результате проявленной мною беспечности последовало разбирательство, на котором выяснилось, что солдат будил старшину, то есть меня, и говорил про необходимость подноса боеприпасов, а яего успокоил светлячками. После чего я предстал перед военным судом, на котором мне вынесли приговор в виде смертной казни за коммунистическую деятельность. До исполнения дело не дошло, но в 44-м году меня передали германцам. И те отправили меня заодно с другими (я был единственный болгарин) на каторжные работы в урановый рудник на острове Родос. На тот момент оттуда еще никто не сбегал, и никто не выходил из рудника живым... К моему счастью, 5-го сентября англичане направили десант и освободили остров. Они же отправили нас во Фракию. И таким образом я выбрался на свободу и вернулся в Болгарию. Никто против моего возвращения не возражал – уже произошел переворот. Однако, стоило мне появиться в селе, как я тут же получил повестку на фронт. Ты подумай, только вернулся домой, и через 5-6 дней военные меня уже ищут! Прибыл я в Шумен. Там меня зачисляют в пехотный полк, экипируют и отправляют на фронт. В звании старшины принял участие в первых боях.

В Первой Фазе мне довелось участвовать не с самого начала, а немного позже. (Болгарская историография разделяет участие болгарских войск в ВОВ на две фазы: на I-ю – с сентября 1944 по ноябрь 1944 года и II-ю – с марта 1945 по май 1945 года. Прим. – С.С.) Я в то время «варился» в Подуене, в Югославии. Мы залезли в какой-то громадный овраг (дефиле) в Косово и никак не могли из него выбраться. И там одна советская воздушная армия нас «раскатала»... Почему-то произошла путаница – у нас уничтожили три упряжки с орудиями. Одна русская отличилась... Она командовала авиацией, а снизу ее наводили на цель. И она не переставая, все стреляет и стреляет, по нашим-то – непрестанно бьет. На другой день идет какой-то русский генерал с каре. (В оригинале стоит примечание, что это оговорка. Рассказчик имел в виду комендантский взвод. Прим. – С.С.) И ты подумай, перед солдатами эту женщину застрелили. Да, да, прямо в середине каре, под проливным дождем.

Какими были отношения с местным населением в Косово? Ох уж эти «шиптари»... (Шиптары (сербохорв. Šiptari / Шиптари от алб. Shqiptarët, «шчиптарет») — славянизированная форма названия албанцев. В республиках Югославии этноним «шиптары» получил распространение во времена гитлеровской оккупации и первых послевоенных лет, причём тогда он не носил уничижительного характера. Прим. – С.С.) Эти ребятки – самые настоящие националисты, я бы даже сказал – ультранационалисты. Как они к нам относились? Да плохо… преследовали нас. Приведу пример…

Во время Первой Фазы я был обозный старшина. К концу фазы провизии уже не поступало – не хватало транспортных средств. А ведь у нас кони! Требуется корм. Надо искать его. Вот тут я и поимел контакты с этими «шиптарями».

С шестью солдатами я отправился искать сено вокруг нашего дефиле, мы тогда застряли неподалеку от Приштины. В общем, ищем солому для коней… А один мой солдат, скажем так, имел немного особенный характер. Вот он, если коснется чего-либо… Ну ты понимаешь, да? Дело было вечером. Он от нас где-то отстал. И мы никак не можем его найти. На другой день для коней опять нужно искать фураж. Отправились. Попадаем в одну махалу в овраге. (Махала – район, община. В Болгарии - село на 10-15 домов. Происходит от арабского mähallä – занимать, селиться. Прим. – С. С.) Ходим, смотрим, в надежде найти сено. Солдата нашего тоже не видно. Идем по улице этой общины… А она была такая вытянутая, с воротами на север.

Улица – в виде коридора с квартирами по обеим сторонам. Заходим во дворы… Командую, чтоб мои солдаты присматривали, пока я открываю двери. Штыком отжимаем очередную дверь, глядим – за углом кровати лужа крови! Кричу солдатам: «Здесь наш Иван, здесь!» Они вышибают дверь. Я снимаю кепи, вытаскиваю пистолет. Входим внутрь – наш Иван лежит убитый…

Выяснилось, что один «шиптарь» его убил и не успел закопать. Оставил я этого «шиптаря» на солдат, но они его тут же убили. Этот убит, тот убит... Такие дела! Видно, прихватил Иван, что плохо лежало.

То было 25 декабря. Для возвращения в Приштину из Вучитрна (Vushtrri, Косово) совсем не было транспорта. Все транспортные средства задействовали для Второй

Фазы. В ход шло все! Из Софии прозвучал жесткий приказ: «Прибыть в части, задействовать резервистов, освободить все повозки, задействовать любой тягловой скот, имеющийся в наличии. Задействовать все!».

После напряженной работы мы получили отпуска. Приезжаю в село, а на другой день меня уже ищут! Из Шумена мне передают краткое сообщение: «Прибыть!» В Шумене получаю направление в Софию. Прибываю в столицу, и там меня посылают на десятидневную переквалификацию на разведчика. И уже 6 марта нас переводят в Гвардейскую партизанскую дивизию под командованием Славчо Трънски. (Первая гвардейская пехотная дивизия создана 9 сентября 1944 года. Сформирована из добровольцев, участников движения Сопротивления: партизан, нелегалов, политзаключенных, бойцов НОВА. Включена в состав Первой болгарской армии генерал-лейтенанта В. Стойчева. Примечательно, что рассказчик скромно умалчивает о причинах своего назначения в гвардейскую дивизию. Ведь, как было сказано выше, А. Вълчев был осужден за коммунистическую деятельность. В Болгарии советского периода существовало 5 категорий борцов с фашизмом и капитализмом. Наличие у борца тюремного стажа или смертного приговора означало I-ю, самую высшую категорию, что гарантировало почет, а так же существенные материальные льготы и пенсию. Однако надо учитывать, что интервью записано позднее 2000 года. В 1989 году в демократической Болгарии все льготы борцам с капитализмом были отменены. Прим. – С.С.) Зачисляют меня во взвод конной разведки. А взвод состоит из девяти девушек! Все девушки – «ремсистки», партизанки. И меня ставят их командиром. (Ремсистки, ремсисты – члены Рабочего Молодежного Союза, в разговорной речи – «ремс». Прим. – С.С.)

И 6-го же марта начинаются перестрелки. Мы шли на конях между кустов по берегу Дравы. Тут падает наша мина, и не немецкая, а именно наша. И попадает в задницу моего коня. Сзади всех убивает, а меня, благодаря заднице коня, нет. Девушки все погибли…

И пять дней я лежал на том поле между кустов без всяких признаков жизни. На мне лежала половина коня с задранными вверх ногами. Мимо прошли наши, болгары. Они видели, что я безжизнен или не стали разбираться, жив ли. И вот она судьба –

мимо проезжали казаки. Те проверяли, кто мертв, а кто – нет. У них имелся какой-то специальный тампон, которым они определяли живых. Они-то и вытащили меня из-под останков коня и отнесли к врачам.

Меня доставили в больницу Нови Сада. И там началось лечение. На тот момент моя нога ниже колена стала совершенно синей…

Прибыла медицинская комиссия из Софии, которая проверяла – кто ранен, как ранен, и что необходимо для лечения. Ко мне подошли два полковника с тремя сопровождающими. Старший сказал на сербском: «Ногу ампутировать!» Я как услышал про ампутацию, тут до меня сразу дошло... Схватил графин и полковнику в голову! «Ампутация! – закричал я, – ампутация?! Да, пошел ты! Я простой солдат. Но я солдат там, в окопе! А ты солдат здесь! И ты будешь меня лечить!» И орал я там, на лестнице как безумный: «Не дам резать ногу!» А они все убоялись страхом великим и разбежались...

Минуло 15 дней. И снова идут те двое с врачами. Слышу, спрашивают: «Йощ, – говорят на сербском, – тут еще держите его?!» Я снова заорал: «Здесь я! Некуда мне идти! И да будет так! Аминь!», – «Немедленная ампутация!», – «А я не дам вам резать!»

Идут два санитара с носилками, насильно кладут меня на них, несут на операционный стол. Тут собрался я с силами и ударил кулаком санитара, который прижимал меня к столу, а врача – с левой ноги в нос, а после того упал со стола…

И бросили меня одного на ступеньках. А то март месяц был – холодно. Забрал меня «Красный крест» и отправил в общевойсковую больницу Софии. Там мною занимался профессор Рачев.

Прошло дней десять. Сижу я в коридоре и вижу, что идет мой любимый полковник, тот самый, с Нови Сада. Узнал меня и воскликнул: «Бог ты мой, вы ли это?!», – «Так точно!», – «Если подпишете декларацию, что не будете иметь претензий, то мы вас выпишем. А за графин я на вас зла не держу». Я обрадовался, говорю: «Все подпишу, без всяких… Подписываю, и замнем на этом. Освободите меня!» Получил я костыли и отбыл в родное село. Неподалеку от нас жил один турок, который лечил людей. Батя посадил меня в телегу и повез к нему. Заходим, смотрит он на мою ногу – она аж сине-серая. Турок едва глянул, изрек: «То – военная работа!» Говорит отцу: «Возьмете это и это, смешаете с мылом, сварите. Потом втирайте и массажируйте. Другое не поможет!» Послушали его, сделали, как он велел. На второй день нога начала жутко чесаться. А через месяц синева спала. Теперь нужно было показаться в госпитале. Профессор увидел, всплеснул руками: «А-а! Не может быть! Ты, ты?..» Говорю: «Доктор Радев, стоило ли ампутировать мою ногу?» Тот мне отвечает: «Поймите голубчик, было тогда полно народу в больнице. Ногами, руками жертвовали… Главное – это спасти вашу жизнь! Но хорошо, что вы были так упорны».

Прошло время, и меня отправили в Советский Союз. Там я учился в военной академии. Но офицером так и не стал...

Нас, не завершивших по разным причинам образование в военной академии, было трое. У меня получилось все просто… Я тогда закрутил с одной… с дочкой секретарши Антона Югова. Все бы хорошо, но она вдруг забеременела, а потом дошло до родов. Родился ребенок, и у нее началась истерика – не отпускает меня от себя. И я сжалился над ней, не поехал. Меня выгнали из армии и на этом моя карьера завершилась. Куда мне было деваться?

Определили меня к Антону Югову, он был министром внутренних дел. Дали мне в подчинение взвод бывших партизан. Работал старшиной в участке в Софии. Но как умер ребенок, я отказался… не получился мой брак… это мне облегчение, что так легко убежал от всего этого. Ушел и ушел, черт с ним…

Таким образом, после всего этого приехал сюда, в Добруджу. Работал заведующим фермой. Потом 20 лет – кадровиком. После этого стал заместителем директора завода. С 83 года в пенсионерах. Имею два сына. Оба профессора.

* * *

Что могу сказать про немцев? Ну, такое впечатление, что это был сильно отмороженный народ. Они, конечно, превосходили многих, как нация. В общем, такое мнение имею – наглый, совершенно отмороженный народ!

О русских? Они разные. Нерусские, азиатские солдаты вели себя сильно нагло. А

непосредственно сами русские не были такими. Эти проще… Однако, разные узбеки там, и прочие, те себя держали по хамски.

Отношения между старыми и новыми офицерами? Те, что гордились своим происхождением и чином, держали себя надменно. Однако были люди, кои многое осознавали, имели общение с другими прогрессивными личностями, по-другому относились к нам.

Знаешь, те офицеры, кто были настроены против нового… понимаешь, о чем я?.. и демонстрировали это – тех чистили, и очень борзо их чистили, наши-то. Ну, или вот допустим, кто-то выступает против, так его посылают на более тяжелый участок службы. Был случай с кавалерийским офицером – капитаном Калинковичем. Во время Первой фазы германцы нанесли серьезное поражение нашей кавалерии. Было много убитых. Солдаты отказались ему подчиняться. А он еще ходил и агитировал против новой власти. Солдаты начали протестовать. И тогда его сначала отстранили, а потом ликвидировали.

(В сентябре 1944 года в Болгарии началось формирование новой, народной армии. В ее ряды призвали партизан, подпольщиков,нелегалов, коммунистов и членов РМС. То есть всех тех, кто боролся за новую власть, или, как минимум, лояльных ей. Однако на первом этапе было невозможно обойтись без профессионалов, коими являлись кадровые болгарские командиры, так называемые царские офицеры. Их-то и называет рассказчик «старыми». Многим из них, не смотря на симпатии к Германии и немцам, придется сражаться со своими недавними союзниками. И многие с честью исполнят свой долг перед страной и ее новой властью. Разумеется, у коммунистического правительства не было никакого доверия к старому командному составу армии.Поэтому на примере РККА и СА болгары введут в войска "проверенных товарищей", которые и станут «новыми» офицерами. После победного 45-го все «старые» командиры подвергнутся чисткам. В отличие от СССР болгары в данном аспекте будут проводить несколько более гуманную политику: кадровиков ждало увольнение из армии, а кого-то – различные срока в трудовых лагерях. К 54-му году все бывшие царские офицеры будут уволены из болгарской армии. Прим. – С.С.)

Публичные расстрелы дезертиров в нашей армии? Не было такого.

Взаимоотношение между солдатами? Слушай, всякий чувствовал, что сражается за свою державу и исполняет свой долг, так как ему это полагалось.

Соперничество между различными частями армии? Не, не.

Служил ли я с людьми других народностей? Нет. С болгарами и с македонцами служил. Македонцы – они очень гордые, очень… Их много тогда воевало против болгар. Немного их югославы перевоспитали на такое отношение к нам.

Венгры? Слушай, те были и без нас настроены против Советского Союза. Тем не менее, с ними были добрые отношения. Даже приведу такой пример: отец мой, как я уже говорил, был пограничником. Так он рассказывал, как перевозил через реку Имре Надь, Белу Кун в Советскую Россию. И Димитрова, и Марека перевозил…

Военные преступления? Нет, не имел таких случаев.