Никола Василев Костадинов

Никола Костадинов воспитанник Военного Его Величества училища. Участвовал в Первой фазе Второй мировой войны в составе болгарской парашютной дружины. Участник боев при Страцине и Стражине. Ранен при овладении Николяне, стал инвалидом войны. Запись проведена в канцелярии Союза военных Его Величества училища в Центральном военном клубе в Софии. Награжден орденом «За храбрость».

Зовут меня Никола Василев Костадинов. Родился я 27 апреля 1922 года в селе Казичане. Происхожу из знатного сельского рода. Мои предки, по фамилии Ламбови, стали четвертой по счету семьей из первых, поселившихся в Казичане более 650 лет назад. Они выбрали наилучшие места в Казичане, чтобы строить дома, организовать хозяйство и в таком духе... И сегодня в Казичане есть один квартал, район, который называется Войнишкия. Там до сих пор проживают их потомки. Прадедушки в свое время нам рассказывали, что название Войнишка появилось из-за того, что во многих семьях были военные, которые жили в казармах, воевали и прочее…

К моменту начала конфликта мне исполнился 21 год. Первоначально я служил в летной дружине на аэродроме «Враждебна». Желанием моим всегда было одно – летать. Я хотел стать летчиком, но был тогда слабоват физически. На конкурсе, на который я явился, комиссия, посмотрев на меня, сказала: «Добро, паренек. Но, ты однако не отвечаешь требованиям: немного мелковат и немного слабоват – не в летчики бы тебе…» Но я очень хотел остаться служить на аэродроме, и в 1941-м добровольно пошел в армию.

Н.В. Костадинов

Когда объявили решение Министерства обороны Болгарии о создании парашютно-десантных частей, мы в этом плане немного отставали от таких стран, как Россия, Германия, Италия, и других стран, где этот вид войск получил активное развитие, и где на эти части возлагались исключительно большие надежды. В 1941 году вышло данное постановление, но на деле ничего не было сделано. В 1942 году появилось еще одно новое распоряжение министра обороны – «Всем воинским частям определить среди солдат, старшин и офицеров, желающих стать кандидатом в парашютисты-десантники». Я был одним из тех кандидатов. Сначала в части мы прошли медицинский осмотр, а потом в мае-июне 1943 года явились на экзамен: медицинский, психотехнический и спортивный. Нас тогда было 5000 душ. В комиссию входили различные специалисты: врачи, летчики… был даже один немец, в чине лейтенанта.

К счастью, я стал более рослым, возмужал, и поэтому попал в первую десятку. А испытания были следующими: бег на 5 км, прыжки в длину, прыжки в высоту, барокамера. Особенно мне запомнилось тестирование, – сейчас это так называют. А тогда такого слова еще не знали, а просто готовили специальные задания, оценивающие общее развитие, образование кандидата, и его реакцию, потому как при такой специальности это реально требовалось.

И так получилось, что через месяц в декабре 1942 года мы двумя группами погрузились на поезд и отправились в Германию. Почему же именно в Германию? Да потому что в Болгарии негде было обучаться, и не имелось оборудования, инструкторов и прочих специалистов. Тогда выбирали между Италией и Германией. Выбрали Германию.

Народу набралось 284 человека. Как уже говорил, разделились на две группы. Первую группу возглавил командир, который потом погиб – капитан Любомир Ноев, а вторую – капитан Георги Велинов Алайков. Ехать приходилось в ночное время. Мы должны были скрыть нашу поездку в Германию, конечной целью которой был город Брауншвейг, а конкретно Военно-парашютное училище.

Чем характерно Парашютное училище в Брауншвейге? На то время это было одно из самых современных училищ мира, отвечавшее всем требованиям, связанным с подготовкой парашютистов-десантников.

Для начала требовалось научиться прыгать. Но чтобы приступить непосредственно к прыжкам, требовалось пройти этап так называемой наземной гимнастики: падение вперед, падение назад, падение вбок, перевороты, прыжки с высоты и прочее… Для упражнений имелись два макета самолетов: один – «Юнкерс 52», транспортный двухмоторный самолет; а другой – «Хейнкель 111». Различия одного от другого в том, что «Хейнкель 111» – бомбардировщик, и у него нет двери, откуда можно прыгать, а есть только люк, из которого сбрасываются бомбы. В этом и заключается сложность подготовки на этом самолете. С этим был связан один немного неудобный момент – именно на этом макете нам пришлось учиться прыгать. До того момента «Хейнкель» не особо использовался немцами для десантирования. Быть может, потому что просто еще не имелось для этого достаточно опыта. Испытатели, конечно, прыгали с него, но вот чтоб массовый парашютный десант… нет, такого не было.

Парашютисты готовятся к прыжку

И так получилось, что после того как мы сделали по три прыжка с «Юнкерса», командование с утра пораньше – то было в феврале месяце – собрало нас на поле аэродрома, для наблюдения за десантированием из «Хейнкеля». И вот мы смотрим – издалека летят три самолета, от них отделяются маленькие точки, парашютисты, раскрываются парашюты, они приземляются… Но никто не встает. Мы особо не удивились, у нас сложилось мнение, что может быть им просто поставлена такая задача. Но это оказались чучела, а не настоящие парашютисты. Теперь с «Хейнкеля» должны были прыгать мы.

Помню, для того чтобы выпрыгнуть из него, нужно было скорчиться как утенок. Короче говоря, миновать эту дырку без проблем было очень хлопотным занятием. Я сам, поскольку был немного высоковат, один раз жестоко ударился головой. Хорошо еще был в каске – такая специальная парашютная каска, внутри отделанная пробкой, которая смягчает удар... Ударился головой, покрутило меня немного. Но все-таки, три тысячи метров это не так уж и мало, поэтому хватило времени успокоиться и взять себя в руки. Приземлился благополучно. А вот Георги Желеву из Езерово, что возле Бургаса, повезло меньше. Парашют у него благополучно раскрылся, но след того образовался таак называемый «рыбацкий узел», который затем перешел на купол, закрыл его, и Георги упал на землю, да так, что ноги вошли в тело, – и таким образом погиб. То был первый наш парашютист, из погибших. Мы предположили, что это произошло не по его вине, а по причине большой скорости этого самолета.

Если вам кто-то скажет, что десантные парашюты не раскрываются автоматически (?), значит, он в этом деле плохо разбирается. Внутри самолета есть такая железка (трос), к ней цепляешь карабин, встаешь один позади другого... А если проявишь страх, то фельдфебель пнет тебе под зад.

В тот раз, когда погиб наш человек, мы устроили там небольшой бунт: отказались ужинать, и не стали обедать. Немцы арестовали группу зачинщиков из 9 человек: в их числе был и Костадинов, ваш покорный слуга. Но на другой день нас отпустили, потому что наш командир Ноев, воспользовавшись своей доброй репутацией, погасил конфликт. Ну и к тому же тогда мы еще были союзниками.

Но что было характерно в отношениях с немцами? В составе парашютистов служил народ с различными убеждениями. После того как мы вернулись из Германии домой в Болгарию некоторые из нас стали партизанами, а другие – политзаключенными.

И еще момент… Какова же была причина столь быстрого отзыва в Болгарию? Мы оказались не очень-то послушны… Это я о связях, которые имели наши ребята с работницами завода в Брауншвайге... А один из наших, Димитр Тихов, даже спознался с немецкой девушкой, – такая была красавица.

18 лет спустя дочь Тихова приехала в Болгарию искать своего отца. Тот вообще даже не догадывался, что имеет детей, а тут кто-то является и интересуется им. Мама той девушки проявила настойчивость: через Министерство обороны попросила определить и разобраться, кто есть такой – парашютист Димитр Тихов. Забавно, дочь пришла на наш праздник 18 октября. Мы тогда собрались в одном ресторане вместе с генералом Стойчевым. Стойчев всегда держался нас, и не было более верного ему народа, чем мы.

И вот в ресторане появляется красавица с синими очами, садится рядом с отцом, – тот сидел сбоку от меня. Слышу – «Папа, папа, папа». Не знаю, сколько слов он выучил по-немецки, однако произвел впечатление на генерала. И Стойчев спрашивает: «Ну, Костадинов, вы там не таким ли образом учили немецкий, а?!» Я ему говорю: «За три месяца, разве можно научиться?»

А тогда мы завершили благополучно наше обучение. Экзамен засчитывался после выполнения шести прыжков, и уже тогда немецкое командование, вместо удостоверения илинеких других документов выдавало немецкий парашютный значок со свастикой. Завершили мы немного раньше – вместо шести месяцев за три месяца. Для нас это было никак не достаточно. Спрашивается, почему же? Да потому что мы прошли только лишь специальную парашютную подготовку. А парашютист-десантник должен обладать и другими умениями. Таковой была специальная подготовка, вроде сегодняшних «коммандос»: прыжки в тыл врага, совершение акций, совершение скрытого передвижения ночью и прочего… Все эти вещи, необходимые сегодня в обучении коммандос. Немного нас поучили рукопашному бою, но этого было мало, – времени не хватило.

В конце марта мы вернулись в аэропорт «Враждебна». А в начале июня наше командование захотело проверить, что мы за парашютисты такие и действительно ли хорошо подготовлены. 18 марта 1943 года вышло конфиденциальное (секретное) письмо командира Воздушных войск, генерала Димитра Айранова о том, что в Болгарии создается специальная парашютная часть и узаконивается ее существование с правом осуществления летной деятельности. Все виды довольствия, которые имели летчики в отношении обмундирования, питания, жалования – теперь были и у нас, так как десантники приравнивались к воздухоплавателям. Мало того, оплачивался каждый отдельный прыжок!

Теперь нужно было показать все, чему мы научились. В начале июня 1943 года дружина в два этапа погрузилась в пять наших «Юнкерсов 52», которые поочередно произвели десантирование.

Требовалось овладеть мостом через реку Искыр неподалеку от аэродрома, неким укрепленным пунктом и соответственно тем районом, – такова была тактическая задача. Десантирование произвели, и тогда был поставлен мировой рекорд по маловысотным прыжкам – раскрытие парашюта на 80 метрах! Вообще, подобные рискованные прыжки запрещались. Подразумевалось, что мы должны прыгать не ниже 300 метров. Что думали летчики одного из наших самолетов, не знаю, но тот оказался на высоте 100 метров. Вообще, 100 метров – это уже граница риска, но они или ошиблись, или нарочно дали еще 20 метров ниже… Некоторые из наших повисли на электрических столбах, другие – на тополях… Но к счастью все отделались только легкими ушибами и повреждениями.

Командование тогда высоко оценило нашу подготовку. За те учения я получил первую нашивку – «ефрейтор». А офицерам объявили служебную благодарность. С того момента начались реальные действия по подготовке парашютистов. Дружина состояла из пяти рот, а также одной штабной роты. Командовал командир капитан Любомир Ноев.

Ну, и таким образом продолжили дальнейшую подготовку. Мы все знаем, что в истории есть немало примеров, когда ученики воевали против своих же учителей. Мне вспоминается случай, когда один немецкий офицер летчик говорил нашим пилотам, перед тем, как началась война между Болгарией и Германией: «Сегодня мы заодно, мы вас обучаем… Но если утром начнется война, мы будем врагами, и будет так, что или вы – меня, или я – вас!» Лично я ожидал нечто подобного… Вооще, события наглядно показывали, что рано или поздно они потерпят неудачу, и Гитлер проиграет. Но если говорить о нашем участии в войне, то я не предполагал, что мы будем воевать, совсем не предполагал. Однако после 9-го сентября мы вступили в войну. Вы хорошо знаете, в какие условия была поставлена Болгария – «Ваши претензии игнорируются, и вы должны участвовать в войне. Но только воевать! А союзниками признаны не будете!» Правда были даны гарантии, что Болгария сохранится в границах сегодняшних территорий, – действительно, так и произошло.

Но вернемся немного назад. После того как закончилась та подготовка, буквально сразу же после нее выбрали десять человек лучших парашютистов, включая и мою милость, для завершения учебы в летной школе офицеров запаса в городе Казанлык. Все десятеро завершили успешно обучение, показав себя с лучшей стороны. Должен вам сказать, я был одним из лучших курсантов, и когда почил царь, меня заодно с одним офицером отправили на церемонию погребения представителями от школы офицеров запаса. Но, к сожалению, так получилось, что мы где-то немного подзадержались, и поэтому увидели только хвост процессии.

Приближался конец года, события уже вовсю назревали, – то был 1943-й. Мы должны были подготовиться для следующего набора в школу. Тогда же меня произвели в чин фельдфебель. Я принял учебное отделение заодно с теми десятью, с которыми учился в школе офицеров. В 1944 году должны были освободить нас – 21-й набор, так как уже подготовили солдат 23-го набора. Следующий набор, 22-й не производился, проскочили от 21-го прямо к 23-му. Их обучали немецкие инструктора на аэродроме Кралево близ Белграда. Основой стал 23-й набор, он воевал вместе с кадровым составом, в котором все были из первых парашютистов: и офицеры, и подофицеры и рядовые. Перед боем в ноябре 44-го прибыло примерно сто человек, а также несколько из тех, кто обучался еще в Брауншвейге. Они должны были заменить погибших, которых тогда уже хватало. Во время боев 59 человек погибло, 151 было ранено, из них 23 остались инвалидами, включая и мою милость. Так получилось, что война завершилась победой, как вы знаете. Я воевал в Первой армии, в Парашютной дружине. За победы при Стражине и Страцине, возле Куманово, Старо- и Ново-Загоричане, Николяне, нашему командиру Любомиру Ноеву было дано право произнести «слово победителя» на площади «Алескандра Невского» 24 ноября 1944 года.

11 октября 1944 года в Кюстендиле проводился скромный военный парад частей, которые должны были прибыть на помощь тем, кто бился перед мостом в Страцине. Уже несколько штурмов оказались безуспешными, и срочно требовалась помощь. Тогда на параде в Кюстендиле генерал Стойчев повернулся к нам и сказал: «Парашютисты, сыны мои, вы будете тараном моей стальной армии!» И на следующий день 12-го октября началась наша подготовка к участию в боях. Но вот миновали 12-е, 13-е, 14-е – а мы все еще оставались в бараках в Гюешево. Но ведь как бывает, если не займешь солдата делом, то он сам придумает, чем заняться. Мы прихватили с аэродрома «Враждебна» так называемые «танкови юмруци», гранатометы и начали пробовать стрелять ими в скалы, чтобы увидеть, как же они действуют. И оказалось – не зря, в первом же бою за Стражин 18 октября 1944 года мы их изпользовали. Не все, но большую часть от них точно. Бой начался в шесть часов ноль одну минуту. Может быть, вы меня спросите: «Подождите, вы же были парашютисты. А почему вы действовали как штурмовые части?» Тому было несколько причин. Некоторые из них до сих пор мне не совсем понятны. Первая причина – мы не имели достаточно самолетов, чтобы выбросить десант на позицию немцев. И потом, не было большого смысла десантироваться на скалы и без особого смысла рисковать жизнью парашютистов. Второе – мы, единственная элитная часть в Болгарии, и была ли вообще нужда выпускать нас в такой неравный бой? Так может быть от нас попросту хотели избавиться, потому что мы были немецкими воспитанниками с несколько иными убеждениями. Потом генерал Стойчев дал ответ на этот вопрос – «Было решено задействовать парашютистов, потому что мы рассчитывали на их подготовку, на их боевой дух, на их смелость и храбрость. Только они могли пробить ту оборону у Стражина!» Ну, уж не только мы, конечно…

Все это немного несоответствовало тактике и военному уставу, которые тогда действовали. Одну маленькую дружину в 429 штыков выпустили на фронт протяженностью 3 км, на его главном направлении в районе шоссе Кюстендил – Скопье. Большое открытое пространство на той местности – и в первый же день боев мы потеряли 35 человек убитыми и 64 ранеными. Почему так получилось? Мы устремились вперед с криком «Ура», как это было принято у болгарских солдат, и достигли окопов. Завязался рукопашный бой. В целом во время боя мы вообще не отступали. С первой позиции, где нас остановили, мы не продвинулись вперед ни на шаг, а просто закрепились на ней. А они (немцы?) след того медленно отошли и заняли вторую оборонительную позицию. Поначалу большинство из нас были со «шмайсерами». У нас имелись лопатки, а также такие специальные парашютные ножи, которые используют десантники в случае, когда что-то пошло не так, – с их помощью можно освободиться (от строп).

Помню наш командный пункт 18 октября. Командир дружины и помощник командира сидят в одном окопчике, и наполовину торчат из него. Да, так было. Вообще, к окапыванию, могу вам сказать, мы отнеслись так себе...

Мне при Страцине пришлось трудно, потому что я тогда имел специальную задачу. У нас было два усиленных отделения. Одним из них командовал я. Командир дружины возложил на меня задачу хорошенько изучить Страцин, рассмотреть укрепления узловых пунктов обороны, огневые точки и прочее. Я отобрал из парашютистов 13 человек и отправился с ними в Страцин. Бой был 18-го октября, а мы с отделением пошли 20-го: с правой стороны в направлении на Страцин – моя милость, а слева – подпоручик Иван Пенчев Стефанов, командир взвода 2-й легкопарашютной роты. Ночью была скверная погода, и по этому поводу имею следующее воспоминание…

В темноте во время движения кто-то из нас зацепил провод мины. Щелчок!.. Но ни грома, ни вспышки не последовало. Может быть, причина во влаге, или еще в какой неисправности. Факт тот, что если бы та мина действительно сработала, то я бы навсегда остался там. Когда уже приблизились к Страцину, смотрим – сверху спускается Иван Ненков Кирилов вместе с группой пленных немцев из семи человек, которые несут на спине ящики с патронами. Роты стояли немного впреди нас, от штаба, где были мы, поэтому они успели, опередив нас, приблизиться к бункерам и пленить немецких содат: Михаил Папазов – шесть, а Иван Кирилов – семь человек. Среди тех солдат имелись и австрийцы. Мы послали их (Папазова и Кирилова?) назад. Они уже были готовы расправиться с пленными… Но это запрещено законом, это страшно. Так нельзя делать… Добрались до штаба, там австрийцев допросили – не только австрийцев, конечно, может и кого из немцев – каково их расположение.

Новый бой начался в 2 часа. В первом бою, как я уже вам говорил, немцы нас сковали на позиции, когда мы достигли линии первых окопов. И дальше мы не смогли сделать ни шага. Прошло время, мы обратились к командиру дружины, чтобы он запросил помощь артиллерии, и приготовились ко второй атаке. Она началась в 2 часа новым наступлением. И снова пошли...

В первый день мы понесли большие потери. Наступление было жестоким… Именно тогда одну свою ногу там оставил мой хороший знакомый Ценко Дочев Йотов.

А гранаты, которые швыряли немцы, один фельдфебель из наших парашютистов, командир взвода Искро Йотов швырял обратно. Еще неразорвавшуюся гранату, хватает и возвращает ее назад немцам. Кстати есть такой, не знаю слышали вы про него, Желязко Колев Демирев, по прозвищу Император. Он нумизмат. Его тогда ранил пулеметчик, и он тоже стал военным инвалидом. Именно в том бою он проявил большую храбрость, перекидав много тех гранат обратно к немцам. Вы должны понять риск – успеть схватить гранату и бросить ее, пока она не взорвалась!

Тогда нам удалось: к 5 часам мы опрокинули их, и противник отошел в глубину обороны.

Тяжко пришлось, когда начали собирать трупы. Это жестокий, тяжелый, незабываемый момент.

Иван Живков Моров был в одном отделении дружины, в так назваемом «отделении смерти». В него брали только добровольцев. Усиленное отделение из 16-17 человек, которому удалось установить контакт с гвардейским 50-м пехотным полком, принимавшим участие в овладении Стражинской и Страцинской позиций. В том «отделении смерти» погибла половина его состава. В той группе был и сын старшины Живко Морова – Иван. Тоже трагичная, тяжелая судьба. То был очень хороший парнишка, буйный и непослушный, но отчаянный храбрец.

Ближе к вечеру слышим – летит самолет. Заходит на посадку «Шторьх». Появляется генерал Стойчев вместе со своим советником и двумя пилотами. А мы, словно дети, плачем, зализываем раны и собираем трупы погибших товарищей. Над полем боя еще висел дым, пахло порохом. Я подошел к командиру, сказал ему: «Господин капитан, так и этак… Похоже, что прилетел генерал Стойчев». Смотрю – его напряжение немного отпустило…

А 26-го октября 1944 года в Страцине, когда мы отдыхали после боя, генерал Стойчев награждал всех и тогда же повысил в звании нашего командира Любомира Ноева. Мы, офицеры получили ордена, а солдаты – медали. В награду, по предложению Стойчева, павшие парашютисты за проявленную ими храбрость были погребены здесь в Софии на Аллее парашютистов (участки 71 и 72). С тех пор уже 64 года мы чествуем память тех героев. Такова традиция, созданная оставшимися в живых боевыми друзьями, а также родными и близкими павших.

Хочу вам сказать, что Ноеву в первый день боев чрезвычайно везло. Он мог легко погибнуть тогда так же, как погиб помощник командира Димитар Захариев. Одна пуля попала с левой стороны в карман его ветровки, где лежало портмоне с пачкой денег. Он как раз тогда получил зарплату. И пуля застряла прямо на сгибе согнутых купюр. Таким образом, спасся. В какой-то момент открывает и показывает Захариеву: «Захариев, гляди каково!» Тот воскликнул: «Это же вас спасло!»

Но в конечном итоге тот, кто давал совета, пострадал сам: Захариев погиб в первом же бою 18-го октября 1944 года. Первая рота застряла на линии сильно укрепленного района противника, насыщенного огневыми точками и бункерами. После обеда, когда вторая атака началась, Захариев увидел, что взвод увяз, и не может продвигаться дальше. Тогда он решил помочь, схватил «шмайсер» и двинулся вперед. Ему кричали: «Захариев, Захариев, куда, куда? Подожди, не время еще!» Но тот не слушал, и пулеметная очередь его пронзила еще на подходе к расположению взвода. Димитър Захариев отошел, но тем самым вернул взводу его боевой дух. Через некоторое время почти все огневые точки противника были ликвидированы. Осталась только одна, и она не давала возможности двигаться дальше на том фланге. Тут проявил инициативу ефрейтор Никола Паскалев Николов. С пулеметом в руках он побежал вперед. Потом мы увидели, как он упал в одном месте и не шевелился. Пуля ударила его в левую руку, но Паскалев преодолел боль и, изпользуя мертвое пространство, приблизился к бункеру. Предполагаем, что он подобрался к бункеру сзади, к дверям, влез внутрь и самоподорвался, – мы носили на поясе такие яйцевидные гранаты. Таким образом, погиб. Потом, когда фельдфебель роты Димитър Варваров ходил собирать трупы, то не мог различить, кто из них Паскалев – до такой степени все они были разорваны. Но мы, впрочем, как и любые другие воюющие части, были обязаны на левой стороне куртки иметь запись, в которой указывались: фамилия, имя, часть и место рождения. А у Паскалева было написано: «Ефрейтор Никола Паскалев, первая рота, первый взвод, улица такая-сякая» А снизу: «Если погибнуть, то только я, и мой пулемет «Ганка – смерть фашизму!» Таков был его завет.

Шестнадцать лет спустя на одном торжестве в Военном музее ко мне подошла незнакомая женщина и сказала: «Я, Румяна!» Говорю ей: «Какая-такая Румяна?» – «Подружка Паскалева», – «Где пропадала раньше? Почему не звонила?!» – «Ну… страховалась, чтоб не узнал муж. Если б он узнал, что была подружкой Паскалева, то это навредило бы семейным отношениям».

Мы, парашютисты были первыми в Стражине, первыми в Страцине, и первыми в Куманово. Это признано всеми. Другие тоже шли с нами, но мы были первыми.

Последний день боев прошел за овладение Николяне, высотку перед Куманово. Командир дружины отбыл в Софию, в Штаб армии с какой-то задачей. Замещал его поручик Станимир Николов Станимиров, командир 2-й парашютной роты. Мы с ним вместе находились на командном пункте перед той позицией. Начался бой, также как и первый бой при Стражине, достаточно трудно. Снова мы несли потери. Один из взводов, которым командовал фельдфебель-школьник Неделчо Иванов Неделчев, немного подзастрял. Станимиров начал искать способ помочь ему. Я предложил решение: «Могу ли я участвовать там, в бою? Пойду, подниму, этот вялый взвод?» Тот воскликнул: «Можно!» И тогда я включился в бой со «шмайсером» в руках. Таким образом, повел в бой тот штабной взвод. И в какой-то момент примерно в 50 метрах от меня, кто-то стреляет, и две пули попадают в мою левую руку, одна за другой. Тут я упал за первый же камень, и лежал там около трех часов. И никак не мог уползти, потому что бой не прекращался. Вечером Неделчо Неделчев крикнул: «Господин подпоручик, я подойду. Лежите там, не шевелитесь!» Но после того я потерял сознание от большой потери крови, так как у меня была разорвана вена и перебита кость. Неделчев сумел вместе с одним солдатом, Мишо Милевым вытащить меня. Они перевязали мою раненую руку, потом нашли ишака, на котором я добрался до перевязочного пункта 1-й дивизии. Там мне снова сделали перевязки и отправили в Кюстендил для дальнейшего лечения. В больнице, когда я еще не восстановился, и состояние мое было так себе, сестра одного парашютиста узнала меня и сообщила, что доктора хотят ампутировать руку, так как не могут ее спасти. Она рискнула, отправила меня вместе с одним полковником из штаба Стойчева на скорой помощи, которая ночью пришла из Софии, чтобы спасти его. Она выправила мне документы и организовала погрузку на носилки. Таким образом, я попал в Александровскую больницу. В ней дежурил мой близкий знакомый, профессор, нейрохирург Филип Филипов Велинов. Увидев, каково мое положение, он воскликнул: «А, да это же бай Васила сынок!» Дело в том, что одно время мой папа носил молоко его сыновьям. Велинов сделал мне операцию: сшил без всякой анестезии, без ничего, радиальный нерв руки. После того на шесть месяцев наложили гипс. На счастье нерв заживал. Конечно, он не восстанавливался полностью, но заживал точно. Рука сильно ослабла. Онако, когда через шесть месяцев сняли гипс, я уже чувствовал себя гораздо лучше. Пока носил гипс, совершил прыжок с парашютом, дабы показать, что вполне могу прыгать. То было на аэродроме «Петте могили» – «Враждебна». Командиром уже был мой друг Алайков. Он и предыдущий командир были в таких отношениях, как у двух братьев после смерти отца – «кто будет водить отцовскую дружину». (Устойчивое выражение. Во времена турецкого ига после смерти или гибели отца семейства обычно решали, кто будет командовать отцовской дружиной, четой, отрядом… Прим. – С.С.) То шел месяц май. Я все еще лежал в больнице. Тут вдруг в больницу приехал Неделчо Неделчев. И говорит: «Господин подпоручик, мы утром будем прыгать с парашютом!» – «Где, паря?! Почему бы мне не попробовать прыгнуть?..» – «Как будешь прыгать? Я ведь вижу руку-то!» – «Да нормально, паря! Уверяю тебя, смогу!» Имейте в виду, что в нашей подготовке левая рука не задействовалась, в левой руке обычно держишь «шмайсер». Требовалось справляться только правой.

На другой день я изложил начальнику больницы рассказ о том, что имею весьма важные дела дома. Тот меня отпустил, и я отправился на аэродром, облачился в комбинезон, каску, парашют… и выпрыгнул над «Петте могили». Сначала все шло хорошо: оторвался от самолета, раскрыл парашют, спускался вниз... Но тут к несчастью случайный вихрь потянул меня обратно вверх. Что тут поделаешь?! Меня взял страх, что Алайков все это увидит, и я поимею большие неприятности. С левой стороны наших парашютов была такая застежка, карабин. Я ее открыл, чтобы можно было быстро освободиться от парашюта. Ремни теперь не были связаны между собой, а оставались раздельными как у рюкзака. Как только меня снова начало тянуть вверх вихрем, я крикнул: «Пошел!» Но повинуясь инстинкту самосохранения, правой рукой успел скватиться за ремни, чтобы не выпасть из «сбруи». Веторок утих. Я начал спускаться вниз, и тут возникает еще одна проблема – прямо подо мной куча свежего навоза. Я приземляюсь в нее с «извинениями» и целиком... Тут вижу, что идет командир дружины майор Алайков. Я подпрыгиваю и кричу: «Господин майор, подпоручик Костадинов выполнил 96-й прыжок!» А тот говорит: «Ёб твою мать, подпоручик Костадинов, ты ж вроде в больнице должен быть?.. Какого тут делаешь?!»

Когда Болгария подготовилась к участию ко второму периоду войны, генерал Стойчев подбирал народ, кто мог бы быть ему полезен. Он преложил Ноеву пойти к нему офицером связи в штаб армии. Ноев сказал: «Сам согласен. Однако прошу взять и моих ребят для разведки и охраны штаба!» В итоге тогда набрали 82 человека. В Венгрии погибло только трое: командир взвода Иван Димитров Иванов и один солдат (?). После боев во время Первой фазы на фронте погибло 56 человек. И осталось нас совсем немного – 132 человека. (С цифрами явная неувязка) Ноев нас построил и говорит: «Так и этак, на меня возложена задача участвовать во втором периоде войны. Но я хотел бы пойти с вами! Кто желает пойти со мной – два шага вперед!» В первый момент, естественно шагнули не все. Но после того как всеми вдруг овладело массовое помешательство, позади не осталось никого. И тот воскликнул: «Нет, так не пойдет. Так никого не останется!» И взял только 82 человека.

* * *

Мы были приравнены к воздухоплавателям. А те получали особенную норму довольствия. Так что мы в этом отношении не имели никаких проблем. Парашютистам было положено личное оружие – «Парабелум». Все носили их на левой стороне, на манер немцев. Все это вызывало у нас ощущение некоторого превосходства. Не хочу недооценивать кого-либо, потому что каждый военный имеет определенный долг перед Родиной, но мы тогда чувствовали себя довольно самоуверенно и частенько немного буянили.

На бывшей Регентской была одна корчма. Звалась она «Смелый парашютист». И как пойдем в ту корчму, то обязательно выпьем немного. Ну и, как обычно вечереет, дело к 12 часам – пора расходиться. А там был один трамвай №10, который ходил по маршруту «Подуен – Суха река». Мы берем трамвайчик, едем, потом слезаем и пешком до аэродрома «Враждебна». И утром руководство трамвайного парка жалуется командиру: «Так и этак, есть информация, что ваши-то парашютисты опять брали трамвай!» Командир нас собирает и сказывает: «Мне сделали уже восьмое замечание! Говорят, хорошо де, попользовались трамваем, но хоть бы кто-нибудь один остался и вернул его на место!» А мы же изучали, как водить трамвай, автомобиль… Имели такую подготовку. Я всегда испытывал чувство гордости, когда носил униформу, медали и ордена, и все остальное...

***

Во время войны мы придерживались одного правила: если ты его не убьешь, он тебя убьет! Для меня после того как началась война, все было просто – тот, кто был напротив, тот был враг. Даже в Германии, там был один инструктор, унтерофицер Хунг. Он испытывал симпатию ко мне. Как не пойду на обед, гляжу – мне или порция больше, или что-нибудь из консервов. И в какой-то момент появилась такая мысль: «А вот сейчас, если этот Хунг будет против тебя, как поступишь, а? Нужно воевать. Других вариантов нет. Это война».

С русскими мы встречались. После 9 сентября уходил так называемый «Черный поезд». Этим поездом бежали те, кто совершили преступления в Болгарии, немцы, разные дипломаты и прочие. Тогда же приземлились на аэродроме «Враждебна» русские самолеты с десантниками. Мы обратились к командиру, чтобы пойти с русскими парашютистами. А тем нужно было одно отделение десантников для одного самолета, чтобы в случае определенной нужды использовать их. Тогда Иван Богораев, наполовину русский, и поэтому чудесно владевший русским языком, стал командиром того отделения. И вместе с русскими их загрузили, распределили по самолетам и отправили на фронт. Но это было немножко по-позднее… А тогда парашютисты приняли участие в преследовании состава нагруженного теми, кто хотел бежать. Когда поезд поймали, и остановили, пассажиры захотели скрыться, чтобы спастись. Однако их опередили, и вот тогда наши из парашютного отделения действовали с оружием в руках.

Двадцать лет спустя после войны люди из Министерства обороны искали – «Кто есть такой Богораев?» Дело в том, что его сын Бранимир Богораев стал лучшим от Технического университета. А в те времена английская королева каждый год давала право на учебу одному студенту из социалистических стран. Вот Бранимира и отправили. Отец струхнул немного, когда начали его искать по линии министерства. Иван тогда работал в одной цинкографии, которая изготавливала упаковки для зубной пасты «Поморин». Он пришел ко мне и говорит: «Кольо, так да этак, зовут меня в Министерство. Неужели что-нибудь с Бранимиром случилось?!» А я ему сказал: «Да полно, что там может быть!..» Он пошел, а они ему дали орден – «Награда за храбрость». Снова возвращается ко мне, но уже с бутылкой коньяку «Слънчев бряг» и кричит: «А-а-айда, Кольо!»

Таковы мои впечатления от русских. Так как я не имел возможности участвовать во Второй фазе по причине пребывания в больнице, то поэтому не смог встретиться с ними «глаза в глаза». Но перед отправкой на фронт я видел их на аэродроме «Враждебна».

А вот немцы, те народ с прохладцей. С этими особо не поговоришь. Мы с ними общались, только когда проводились состязания: волейбол, футбол... Мы всегда их били, потому что играли намного лучше, и они по этому поводу плакались: «Да, вас специально отбирали, а наши лучшие все на фронте. Поэтому нас побеждаете!» Это не было общением. Ни пообедать вместе с ними, ни сходить куда-либо – нет, не было такого. А когда нас отпускали в увольнительную, то… была там одна улица «Бухштрассе», с красными фонарями. Туда многие наши ребята «заскакивали». Другие ошивались у фабрики, как я вам уже рассказывал.

Инструктора, которые нас тренировали, были старшины, подофицеры. Офицеров обучали инструктора-офицеры более высокого уровня. Что до технической программы офицерской группы, то она была немного другая. Прыжки, наземная гимнастика – все это было одинаковым. Но вот по тактикате – немного иная программа.

В болгарской армии были случаи, когда младшие подофицеры наносили побои, применяли разные другие расправы из тех извращенных наказаний – «спичкой измерить длину коридора». У нас в парашютной дружине такого быть не могло. Наше крепкое единство, риск, который имел всякий из нас, как парашютист, наша традиция рассчитывать на помощь друга – все это абсолютно исключало подобные случаи издевательств. Кроме того большая любовь и авторитет, которым пользовался командир дружины, оказывали большое влияние на дисциплину.

То был действительно исключительный человек – Ноев. Даже когда он приветствовал Стойчева в первый день боев, когда погибло 35 наших парней, в рапорте, который вручался генералу, он рапортовал так: «Господин генерал, парашютная дружина исполнила возложенную на нее боевую задачу, но ценою больших жертв. Погибли мои ребята!» Слезы текли по его лицу. Стойчев обернулся к нему и сказал: «Ноев, войны без жертв не бывает!” И не случайно и Ноев, и Паскалев навечно занесены в список героев Болгарии. 3 марта были записаны эти имена: ефрейтора Николы Паскалева и майора Любомира Ноева, а так же командира Танковой дружины во Второй фазе войны майора Ивана Гюмбабова. Они погибли вместе с Ноевым. Как рассказывали солдаты, которые участвовали в том бою, когда началась атака на Ястребац, Гюмбабов обратился к Ноеву и сказал ему: «Ноев, прошу тебя, дай твоих парашютистов для охраны танков!» Таким образом, их изпользовали как гренадеров – они действовали вместе с танками. И они отбили атаку, а потом отогнали немцев. В том бою были ранены трое парашютистов. После боя, вечером они (командиры) сели на один из танков Гюмбабова, открыли консервы и выпили из фляжек немного водки. Там находились: командир танковой дружины Гюмбабов, Ноев – наш командир, командир взвода Иван Димитров и один солдат, Георги Апостолов, связной командира взвода. Упала одна мина возле танка, упала вторая, и тогда кто-то говорит: «Господин Ноев, господин Ноев, бегите оттуда!» А те: «Наши-то герои не бегают». И третья мина упала точно в них, и всех убила.

После этого провожали их: с одной стороны построились парашютисты, с другой – танкисты, впереди поставили гробы. Ноева погребли здесь, в Софии, Гюмбабова – не знаю где.

О взаимоотношениях в болгарской армии? Мы всегда старались поддерживать хорошие отношения со всеми родами войск. Никогда не имели с ними конфликтов. Имели проблемы только с милицией, да и то – одно время. Как-то мы возвращались из «Смелого парашютиста», и немного поорали на улице. Из-за этого произошла такая небольшая схватка с милицией (полицией!), но она не была продолжительной. Мы были сильно самонадеянными молодыми людьми, да еще и при пистолетах. Пару раз громыхнули в воздух, и поэтому имели небольшие неприятности, но не более.

Что могу сказать о наших командирах. Один мой солдат, из Пловдива, был ранен. Это один из тех трех раненых во время боя при Ястребаце. Так вот, когда его ранили, к нему пришел Ноев, с целью разобраться, как это произошло. И он мне рассказывал потом: «Кольо, ты не можешь себе представить. Я уже было сдался, но тут пришел Ноев и спросил меня, мол, как у меня дела, и приободрил – выше голову! И это словно вдохнуло в меня силы!» Так что, как видите, любовь, уважение и вера в наших командиров были сильны.

Испытывал ли я страх? Или победишь его, или погибнешь! Каждый, – и это вполне естественно, – испытывает страх. Но этот страх вполне можно преодолеть. После того, как начнешь сражаться, стрелять, то никакого страха нет. Просто стремишься ликвидировать того, кто стреляет в тебя. Примерно та же история, когда прыгаешь с парашютом. Да, сначала страшно. Но после того, как открылся парашют, ты уже смотришь, как вращается парашют, приближается земля, любуешься природой, дорогами, селами, реками – в общем, получаешь удовольствие.

Противника, который в тебя стреляет, обычно не видишь. Но у меня осталось такое впечатление, что того, кто в меня стрелял, наши потом там же и прикончили.

Когда я был председателем Союза инвалидов войны, пришли из одной редакции и пытают меня: «Господин Костадинов, каково ваше мнение по отношению к нашему участию в войне в Ираке?” Я им сказал: «Человек, который был на войне и видел, как гибнут его друзья, который видел разрушения наносимые войной, тот никогда не сможет смириться с ней и поддерживать ее!» Сейчас наши ребята в Ираке… Может быть такова политика, может быть таково сегодняшнее положение, но я лично не одобряю участие наших войск в таких миссиях. В свое время мы, парашютисты потеряли четыре человека! (Опять неувязка с потерями) Они погибли далеко, за границией Болгарии, за чуждые интересы. Они исполняли долг перед Родиной.

Горе, печаль по погибшим друзьям? Это есть. Когда приближается 18 октября, мы проводим традиционную панихиду, скорбим перед этим целую неделю, и после того – несколько дней. Переживаю, возвращаюсь назад в воспоминаниях, вижу лица погибших, раненых, их боли и стенания. Таковы воспоминания, которые действительно не отпускают меня. Но есть и другое, что осталось во мне от армии. Чувство, что я все еще человек, как бы вам сказать – еще жив. До сих пор во сне прыгаю, летаю… и все то, чему я учил других, и что испытал сам, оставило во мне глубокий след. Иногда снятся бои. Даже чувствую, как меня ударило, что я ранен. Да, не могу этого забыть. Это глубоко оставило во мне след.

Как сложилась моя судьба? Она была переменчива. Я был и счастлив, и несчастен. Счастлив тем, что имел три случая, когда обманул смерть: с миной во время войны, когда прыгал с парашютом, и когда выздоровел после операции. Был несчастлив, когда приехал из Софии на аэродром «Божурище» и прочитал в газете «Отечествен Фронт» список врагов Болгарии, – там в одном месте писали имена офицеров. И гляжу – подпоручик Никола Василев! Но не было написано Костадинов… Перворачиваю на другую страницу и вижу – Костадинов. Совершенно не предполагал, что меня уволят. Я же военный инвалид. За что меня включили в тот список? Этого до сих пор не могу ни понять, ни объяснить.

Вторая моя специальность – танкист. Я окончил Военно-танковое училище, а после того краткие курсы в Казанлыке. Потом служба в Танковой дивизии в Казанлыке. Был преподавателем в Танковом училище в Ботевграде. Принимал экзамены, проверял огневую подготовку, стрельбы с танкового оружия и прочее. Десять лет проработал в Военном издательстве редактором по военно-технической литературе. На 39 году меня отправили на пенсию. По выходу на пенсию, один год не имел право нигде работать. Потому как был такой закон – пенсионер не может работать. И тогда мой приятель, который заведовал «Товарни такси» предложил: «Кольо, у тебя есть документы. Иди ко мне механиком, на гонорар». Тогда нельзя там получать зарплату, а только гонорар. Через год устроился директором эстрадной группы, которая много путешествовала, в том числе и на чужбину. Музыкальная дирекция Министерства культуры удостоила меня своим вниманием. Был в Польше, и целый месяц с певицей Маргаретой Николовой мы, как бы сказать, сидели на одном стуле – были руководителями группы. Но хочу сказать, что я держал себя прилично, не имел никаких отклонений, и все такое прочее.

Я семьянин. Имею двух сыновей. Оба – экономисты. У меня три внука и одна внучка.