Я, Марко Димитров, рожден в Эгейской части Македонии от отца Николая и матери Любы. Года рождения 1928-го. В партизанах, в Гражданской войне участвовал с 47-го. Моё активное участие в войне продолжалось до декабря 48-го года, когда я потерял левую ногу. Принимал участие в крупных боях. Самый большой из них был в Грамосе, возле города Коница, который мы штурмовали три дня подряд. Несколько наших подразделений смогли ворваться в город, нам же, к сожалению, с другой стороны этого сделать не удалось. Там я получил ранение в ногу, и меня отнесли в партизанскую больницу. Через два месяца, после выздоровления, я снова вернулся в то же подразделение партизан. И всё время воевал в этом подразделении, участвуя в самых крупных сражениях в области Грамос лета 1948 года. По приказу Захариадиса (Генеральный секретарь Коммунистической партии Греции с 1931 по 1956. Прим. – С.С.) там было собрано множество партизанских подразделений для открытия фронта борьбы с греческой армией, которая наступала всеми своими имеющимися силами, включая полученные от англичан самолеты, танки и артиллерийские орудия. Всё это проводилось под чутким руководством опытных американских инструкторов, подготовленных для борьбы в такой труднодоступной местности, какою являлся Грамос.
В начале я воевал обычным пехотинцем. Затем меня назначили ротным курьером. Командиром роты курьеров был македонец, которого звали Доне. Затем из роты Доне перевели курьером к командиру батальона Андрее. Меня отправляли туда-сюда с различными поручениями. На Грамосе тогда шли тяжелые бои, и мне приходилось вместе с командирами идти вперед на передний край. Там я и получил второе ранение в ногу, после чего снова попал в больницу.
- Можете подробнее рассказать о ранении?
- Разрыв артиллерийского снаряда. Он взорвался недалеко от меня. Осколком перебило левую ногу…
Как я уже говорил, с места ранения меня отнесли в партизанскую больницу, а потом эвакуировали на границу с Албанией. Там нас (раненых) ждали грузовики. Меня на носилках перенесли в кузов. Какое-то время мы ехали на грузовике. В больнице ампутировали ногу, после чего война для меня была окончена. С того момента семьдесят лет я ношу протез.
В конце 49 года мы погрузились на польский корабль, и я отбыл в Польшу. Корабль пришвартовался в Гданьске. На грузовиках нас отвезли в одно место, которое называлось «250». Там меня долечивали. А потом… потом нужно было как-то жить. А у меня не имелось элементарного образования. Пришлось сначала поступать в гимназию на три года, а потом на инженерный факультет Вроцлавской Политехники. Там выучился на инженера-механика.
- Как вы снова оказались в Югославии?
– В 62-м. В Польше проработал четыре с половиной года, а потом уехал в Югославию, на родину моего отца. Нашёл работу на цементном заводе. Теперь свои пенсионерские дни провожу более спокойно.
– Если можно, то я хотел бы расспросить подробнее о боях.
– Самое тяжелое время для меня было на Грамосе. Там шли самые ужасные бои, в которых я принимал участие. Авиация, артиллерия – у них тогда было всё самое современное оружие того времени. И все это они опробовали на нас. В основном они получали оружие от американцев и англичан. Были даже американские летчики, я их видел…
Мы не смогли (равноценно) противостоять им. Ни в одной битве из тех, в которых я принимал участие, нам не удалось победить. Ни в Конице, ни в иных городах Греции, где мы атаковали…
– Помните ли свой первый бой?
– Да. Принимал участие в засаде. До этого я ни разу не стрелял, буквально не держал оружия в руках. Никто меня ничему не учил. И вот я сижу, жду, когда проедет поезд. Руки трясутся, винтовка тоже. И тут командир заметил мое состояние, говорит мне: «Не бойся, Марко!» А я ему отвечаю: «Да я не боюсь, мне просто холодно!»
Наконец приехал поезд… а там мы заложили мины. Но эти мины не сработали, и состав проехал безнаказанно. Мы стали стрелять по поезду, и после того, как он проехал, появились танки. Мы стреляли по ним, они – по нам. На этом бой закончился. Таким был мой первый бой.
– Кого можете вспомнить из друзей, командиров? Быть может кто-то произвел на вас впечатление?
– Больше всего мне запомнился командир нашей роты, один македонец. Его звали Андон. Этот вообще ничего не боялся – как-то раз один выдвинулся вперед и на глазах у всех ранил троих «хунтовцев». Как это ни печально, его потом наши же и убили...
– За что его убили?
– Была одна позиция, которую захватила «хунта». И его расстреляли, потому что он допустил это, не отстоял позицию.
– За что воевали лично вы?
– Во-первых, мой папа был членом политической организации, которая призывала в ряды партизан. Он был настроен, так сказать, просоциалистически и прокоммунистически… Они (коммунисты) говорили, что в будущем у нас македонцев будет свобода, будут свои школы, и мы за это должны воевать вместе с нашими братьями, греческими коммунистами…
– Вы можете что-то рассказать про еду, снабжение партизан?
– Из еды больше всего было мамалыги. Почти каждый день утром давали мамалыгу.
– Спиртное вы употребляли?
– Нет-нет, это было запрещено. И неоткуда было это брать.
– Что для вас было самым тяжелым в партизанской жизни?
– Самым тяжелым для меня было то, что приходилось спать буквально на том, что ты носил с собой. И эта бесконечная ходьба. От места до места, и всегда пешком, то в одну сторону, то в другую... Ходили по двести, по триста километров, по этапам... В течение четырех лет с самого раннего утра приходилось ходить пешком. И пришлось привыкнуть к такой жизни. А ведь там были и дикие животные, и непогода: дождь ли, снег ли – неважно, надо привыкать ко всему этому.
– Что ожидало партизан, попавших в плен к грекам?
– По-разному случалось. Один мой близкий друг попал к правительственным войскам в плен. Он, будучи моим сверстником, пылал таким же революционным духом, как и я. Его сначала осудили за то, что он был членом компартии, за то, что воевал за коммунизм и за всё подобное, а затем расстреляли. Что же касается других пленных, то случалось и так, что некоторых из них отпускали домой. Обычно так происходило, если они говорили, что партизаны их мобилизовали силой. Но если кто-то из пленных назывался добровольцем, его быстро ставили к стенке...
– Была ли в партизанских отрядах служба безопасности?
– Да, наверное, была. Вот мне подсказывают товарищи, что была...
– Слышали что-то про шпионов?
– В то время я воевал обычным бойцом. Мне тогда было не до шпионов.
– Греческое правительство предлагало амнистию?
– Какие-то листовки сбрасывали… Но вот мне опять подсказывают, что не было никакой амнистии.
– А были ли среди вас люди, которые воевали против англичан ещё в Афинах, в 45-м?
– Таких бойцов не припомню в моей роте. Мы воевали на севере.
– Снится ли вам война?
– Нет, и уже давно.
– Получаете ли какие-нибудь льготы за участие в этой войне?
– Раньше были. В первые годы после войны, около десяти лет приходила помощь. А теперь всё реже и реже.
– Откуда приходила помощь партизанам во время войны, из Югославии или из Албании?
– И с одного, и с другого направления – граница была открыта с обеих сторон. Также приходило что-то и через болгарскую границу, чуть ниже...
– Какое подразделение прорвалось дальше всего в глубь Греции?
– Прорвались до Янина.
– Вы бывали в Греции после войны?
– Был, примерно двадцать лет тому назад. Пришла телеграмма от родственика, и я поехал с новым паспортом.
– Какая страна вам больше понравилась: Греция, Македония, Польша или Югославия?
– Я люблю нашу Македонию, люблю Польшу, в которой получил образование. Люблю нашу дружную Югославию, которая относилась к македонцам, как к родным детям. Люблю Грецию, как наше бывшее отечество...
– Спасибо за интервью, Марко!
|
| Интервью и лит.обработка: | С. Смоляков |
