Никола Димитров Рошев

Опубликовано 30 апреля 2020 года

7616 0

– Меня зовут Коле Рошев. Родом я из Эгейской Македонии, что в северной части Греции. Родился и рос в деревне... Какие мои первые воспоминания? Помню, как началась война: сначала… это была война между Грецией и Турцией в 20-х, а потом в 40-х годах с Албанией. В 41-м году пришли немцы, началась оккупация. Сразу же появились партизаны, которые действовали в наших краях до 44-го. В 45-м немцы отступили, и партизаны захватили у нас, на севере Греции, власть. Однако ещё в 44-м в Грецию пришли британцы. Против них с декабря 44-го выступала армия бывших партизан, которую называли «Эллас». Да ещё к тому же из северной Африки вернулась армия Папандрэу, – они высадились в Афинах. И вроде как после всего этого в 45-м были достигнуты некие договоренности. Но всё только начиналось…

Мы (македонцы) присоединились к партизанам, которые формировали регулярные отряды, выступавшие против новой власти. Особенно напряжённо нам пришлось сражаться в начальный период, когда отряды были преимущественно македонские. Потом мы объединились с другими отрядами сопротивления под руководством Коммунистической партии Греции. И с этого момента пошли непрекращающиеся бои вплоть до 1949 года. Лично я воевал в отряде, который с 1947 года находился на территории предгорий Каймакчалана (Северная Греция). Наша рота состояла из 156 бойцов прибывших из самых разных мест Греции. Некоторые пришли в Каймакчалан через Вермио из Карпенисиона и Ламии, что в старой Греции. С боями мы прошли до Эпира через Грамос, и затем опять вернулись на Вичо. (Маршрут вдоль границы с Албанией. Прим. – С.С.) За четыре года наша рота с боями прошла почти всю Грецию. Из 164 человек в живых осталось всего девять душ… тяжело раненных инвалидов.

Хочу сказать, что Гражданская война в Греции оказалось одной из самых тяжелых войн из тех, что велись на Балканском полуострове. Против партизан были задействованы огромные силы. Англичане помогали формировать греческую армию. А в 47-м пришли американцы, и с ними появилось большое количество самолетов, пушек и прочего военного оборудования. К нам (партизанам) сначала поступала помощь от демократических стран и СССР. Но нам её не хватало. К сожалению, помощи не поступало столько, сколько было необходимо – у противника же были и самолеты, и другое современное оружие.

Здесь (в Македонии) шли очень тяжелые бои. А в 48-ом состоялся самый большой бой в Грамосе, который длился 64 дня. Вот там было реально страшно. Это было похоже на фильмы, которые нам показывали про Сталинградскую битву, про то, как немцы атаковали СССР. Очень похоже, только у нас всё происходило на небольшой площади. В этот период с 48-го на Грамосе и до 49-го на Вичо лично я был пять раз ранен. После этого я долго лечился в партизанских больницах: сначала в Албании, а потом в Польше. Осенью 49-го после того, как я был в очередной раз ранен, меня увезли в Польшу. Остальные бойцы из отступавших и разбитых подразделений, кто был здоров, попали в СССР.


– В каком году вы вступили в партизанский отряд?

– В июне 46-го.

– Что повлияло на такое решение? Может, кто-то повлиял на вас?

– Сам решал. Мы были добровольцы. Потому что каждый из нас жаждал свободы! С 1936 года по 1941-й в наших краях свирепствовала диктатура Метаксаса. Мы не желали повторения террора.

– Какие были впечатления от партизанского отряда, когда вы прибыли туда?

– Оружие у нас было старое… итальянское. Потом мы получили более добротное оружие – германское. Греческая армия же была вооружена в основном английским оружием. А так как мы на них постоянно нападали, и забирали у них трофеи, то у нас появилось и английское оружие. Так что, можно сказать, вооружение нас было разнообразным. С 48-го у нас даже появилась артиллерия… Винтовки, автоматы, тяжелые пулемёты, гранаты, минометы. На севере, на границе с Югославией и Албанией у нас не было проблем с оружием. А вот ниже на юг, в старой Греции, где не было далеко границы, приходилось тяжело.

– Вас чему-то учили по прибытии в отряд?

– Нет, сначала учились на практике. Уже потом, в 48-49 годах появились специальные места, предназначенные для обучения. Но всё имело довольно ограниченный масштаб, партизаны не могли себе позволить какой-то «большой» учёбы. Научился пользоваться оружием? В бой!

– Опишите структуру партизанских подразделений.

– Десятина, взвод, рота, батальон, полк… Десятиной командовал некий Томо. Командиром батальона был Коло Брошев Гюло.

– Можете описать впечатления от первого боя? Помните?

– Помню-помню… Мы тогда всей ротой пошли и напали на жандармов. Сначала стреляли в них, а потом пришлось бежать. У нас было мало патронов, и мы всегда очень боялись, что они закончатся. Потом, постепенно, мы к этому привыкли. Привыкли и к пушечной стрельбе, и к взрывам.

– Опишите ваши чувства, пожалуйста. Страх, ненависть, азарт?..

– Самое страшное, когда на тебя обрушиваются самолеты. Местность в тех местах такая, что негде укрыться. Когда ты на равнине один на один с противником, то можешь его видеть и ответить ему. А когда появятся самолёты, ты не знаешь. Одни летали низко, били по нам из пулеметов, другие бомбили нас или стреляли из тяжёлых орудий – мы их очень боялись. Всё зависело от того, большой отряд или маленький. В зависимости от нашей многочисленности они использовали определённый тип оружия.

– На какой дистанции находились жандармы?

– На расстоянии от 30 до 50 метров, что-то в этом роде. Но случались эпиходы в сражениях, когда противник сближался до десяти метров, а иногда и ближе…

– Можете вспомнить первое ранение?

– Первый раз меня ранили в Старой Греции, в горах. Мы атаковали противника, а они, защищаясь, бросали в нас ручные гранаты. Меня ранило одной из этих гранат. Тогда нам не удалось их выбить с высоты… Знаете, а до этого, буквально дней за десять, мы захватили пленными целую роту солдат. Это был единственный случай в тех местах, чтобы сдалась вся рота в количестве 128 человек.

Это ранение не было таким уж серьезным. Меня принесли в одну из партизанских больниц, где меня перевязали, и так далее. Но через некоторое время рана вскрылась, и опять всё заново…

Партизанские больницы иногда располагались в деревнях, а иногда… там, где можно имелась хоть какая-то возможность их организовать. Мы редко стояли на месте, нас постоянно перебрасывали с одного участка на другой.

Второе ранение получил под местечком Калше Вичо. На этот раз в ногу. Сначала меня переправили на так называемые Свободные территории. А потом я попал в Кочево, в Албанию. Через месяц я поправился и вернулся назад.

– Пожалуйста, опишите госпиталь в Албании.

– Большое здание… Школа, превращенная в госпиталь. Кровати стояли в классах. Врачи были из демократических (дословно) стран, из Румынии, Польши… Были ли врачи из Союза? По-моему, нет.

– Кто был вашим основным противником?

– Армейские части.

– Вы видели в бою английских солдат?

– Английские солдаты стояли в городах. Они не ходили наверх (в горы), в бои. В боях участвовали только греки. Англичане им просто давали оружие.

– Каким был национальный состав вашего отряда?

– Греки и македонцы.

– Какой была ваша воинская специальность?

– Обычный пехотинец. Но в 49-м я попал в какой-то специальный отряд, который готовили для нужд Народной полиции.

– Можете рассказать про самую успешную акцию вашего партизанского отряда?

– Самая успешная акция была та, когда мы забрали в плен всю роту. Не было лучшей акции. А после не наблюдалось особых успехов, борьба уже пошла на спад.

– Как вы поступили с пленными?

– Конкретно с этой ротой? Сначала опросили, и выявили среди них с десяток человек из тех, что проводили террор. Этих мы расстреляли. Примерно тридцать человек перешли на нашу сторону, в партизаны. Остальных мы отпустили, только забрали оружие и другие, необходимые на войне вещи.

– Самая тяжелая операция?

– Самая тяжелая и неудачная операция – это бои на Грамосе в августе 49-го. Когда начались бои на горе Вичо, я находился в таком крытом здании с узкими бойницами, откуда ты стреляешь… забыл, как правильно называется, блиндаж или бункер. Битва началась утром, нас атаковали самолеты. Потом накрыли огнём артиллерии. И так весь день, без остановки. Горы горели вокруг нас. Одни самолеты улетали, им на смену прилетали другие. Сверху падали и маленькие бомбы, и такие, которые вырывали большие деревья и оставляли глубокие ямы. Говорили, что эти (бомбы) были по 800 килограмм. Вот что творилось на Грамосе. Там мы продержались 56 дней. А в 49-м на Вичо, где в первый же день погиб весь батальон, нас хватило на десять дней. Горная местность – там было тяжелее.

Если смотреть на число потраченных бомб и снарядов, то не было более тяжелых сражений на этих просторах, чем в Гражданскую войну. Да, много вынесли партизаны.

– Использовались ли против вас танки?

– Да, но в зависимости от местности. В горах это невозможно, в основном там, где ровные поля.

Однажды мы захватили один танк, по-моему, английский. У них собралось на одном месте 5 или 6 танков. Мы неожиданно напали, и застали их врасплох. После нашего нападения они спрятались в танках и отступили. Но последний танк не смог удрать, но там был такой поворот... И танкист вместо того, чтобы повернуть в одну сторону, поехал через поле и там застрял. Так мы захватили танк, и это было событием. Все собрались вокруг трофея. Экипаж сломал всё, что смог. Мы стояли и решали, как поступить, брать его или нет. Но как нам использовать танк? Ведь мы в основном действовали в горах.

– На фотографиях очень много женщин и девушек – как они воевали?

– Треть от партизан были женщины.

– Насколько они были эффективны?

– Честно говоря… В последнем подразделении, в котором я служил, в отряде народной полиции, которое обозначалось как взвод из 15–20 человек числились три девушки. Две из них были очень мужественными, ещё и посмелее мужчин. Девушки действовали в бою весьма решительно. Среди партизанок было много героинь. Конечно, в бытовом плане им приходилось тяжело – это война…

– Каким было взаимоотношение полов?

– Это строжайше запрещалось. И если это всё-таки случалось, то виновника могли и расстрелять. Позволялись взаимоотношения только как брат и сестра…

– А вам нравилась какая-нибудь женщина?

– Вы настойчивы (смеется). Ну, в конце концов, бракосочетание никто не мог запретить.

– Как к вам относились албанские и югославские пограничники?

– На границе с Югославией мы чувствовали себя довольно неплохо вплоть до 48-го, до того как Тито поссорился со Сталиным. С Албанией тоже не наблюдалось проблем, свободно переходили границу – в 1949-м отступали именно в Албанию. Вообще, партизаны относились к Албании как к своей (стране) – приходили, уходили.

– Приходилось контактировать с пограничниками?

– Нет, контактировали те, кто имел на это полномочия.

– Были ли в отрядах политические комиссары?

– У нас были, да.

– Как они воевали?

– Когда атаковали мы, они находились в тылу, когда нападали на нас – отбивались вместе.

– Доводилось вам участвовать в классической засаде, когда с горы расстреливают колонну?

– Да, очень часто. Таким же способом нападали и на города. Иногда нам это удавалось, а бывало, что и не везло. Некоторые города мы держали по несколько дней. Допустим, тот же Негош мы удерживали два-три дня. Семь-восемь дней держали Карпениси. Мы там даже провели мобилизацию. Как к этому относилось местное население? Это зависело от места. Население лучше относилось к нам, чем к армии, которая пришла потом, да ещё и с англичанами…

– Как оцениваете эффективность вашей стрельбы?

– Не могу сказать точно, убил ли я кого-нибудь… Ведь на войне часто так бывает, что много стреляешь и не знаешь, попал или нет. Они стреляют в тебя, ты – в них…

Вспоминается одна тяжелая ситуация. В 47-м мы направлялись в Старую Грецию, дошли до Фессалии, до Аграфа. Нам сказали, что против нас собрали крупные силы Греческой армии. Два дня мы сражались, затем наш батальон отступили на вершину горы Няла – только там мы имели шанс продержаться. К вечеру все собрались, и было объявлено, что нет другого выхода, кроме как через соседнюю вершину. С той стороны не было противника. Перед отправкой провели перекличку – нас собралось 1200 человек. Наш батальон, вооруженные жители из окрестных деревень, обычные гражданские из тех, что бежали от армейских частей. К вечеру, когда мы двинулись на прорыв, начался дождь. Стало так холодно, что когда мы поднялись наверх, у нас всё замерзло, включая оружие. Мы перевалили на другую сторону, и оказалось, что противник уже пришёл и туда. Они тоже страдали от холода, поэтому поставили палатки. Шёл снег с дождём. Всё утонуло в грязи. Отряд из 30 человек, который шёл впереди, сбился с дороги и вышел прямо к палаткам противника.

Всю ночь они провели в этих палатках вместе с противником. Все так замёрзли, что никто не нашёл в себе сил применить оружие. Они лежали и только смотрели друг на друга, и ни те, ни другие не помышляли о стрельбе. Интересный случай. Не припомню ничего подобного в истории, что бы произошло в какой-то другой войне.

На той горе замёрзло 120 человек...

– Были случаи необычайного мужества, которые вас восхитили?

– Честно говоря, все партизаны погибали героически. Эти люди были великими бойцами. Случалось, мы голодали по три-четыре дня. Нас мучили вши… Немытые, не выспавшиеся… И так четыре года подряд, ты понимаешь? Не будет преувеличением сказать, что половина из них была героями. Люди смело могут их назвать героями.

– За что вы воевали?

– Видишь ли, вначале мы хотели получить территорию, на которой сформировалось бы наше свободное государство Македония. Так нам мечталось в 45-46м. Но потом нам, македонцам, сказали, что мы будем воевать под руководством Коммунистической партии Греции, то есть вместе с Греками. Теперь мы боролись за создание демократическое государства в Греции, в котором мы получим хоть какие-то демократические права. Мы желали, чтоб настала демократия, чтоб не было того террора, какой был до этого.

– Если бы вы вернулись назад со всеми знаниями, которые сейчас у вас есть, стали бы вы опять воевать?

– Сейчас я бы агитировал против войны, чтобы не было никаких войн. Люди должны договариваться мирными способами, должны научиться разговаривать. В войне же всё ведет к тому, что будет победитель и проигравший, и что один молчит, а другой диктует ему условия его существования.

– Когда вы почувствовали, что проигрываете войну?

– Видишь ли, мы до конца верили, что мы чего-то добьёмся. Понимать ситуацию точно и адекватно мы не могли, потому что не было ни газет, ни иных новостей. Мы только увидели, как американцы и англичане оказывали мощнейшую поддержку грекам, и они стали огромной силой, которую невозможно победить. Мы до конца надеялись, что начнутся какие-то переговоры, заключат мир и так далее…

– Каким оказался ваш дальнейший путь? Как вы эвакуировались через Албанию?

– Я был тяжело ранен. Товарищи на руках, пешком перенесли в Албанию. В портах Албании раненых ждали корабли. Это были грузовые транспорты, предназначенные для перевозки скота. Раненых доставили в Польшу через Ламанш Атлантический океан. А те, кто направлялся в СССР, здоровые или легкораненые, эвакуировались через Дарданеллы.

– Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

– Я пробыл в больнице в Польше десять месяцев. После выздоровления мне предложили пройти обучение в школе. Там я окончил и гимназию, и факультет...В 62-м уехал в Югославию. В общей сложности в Польше пробыл тринадцать лет.

– То есть вы знаете польский?

– Польский, да.

– Почему в союзе ветеранов о вас не знают? Почему вы позиционируетесь отдельно?

– О, это совершенно другая и долгая история…

– У вас были какие-то награды?

– В той войне не давали наград. Вот если бы мы победили… А вот мне подсказывают, что была награда для тех, кто принимал участие в боях с 1946 года. И сколько раз ты был ранен, столько же раз получаешь... (Слово неразборчиво. Прим. – переводчика)

– Как вы познакомились с Марко Димитровым?

– Один раз мы встречались в горах, когда шли в Старую Грецию. И потом в Албании, будучи ранеными. И вместе обретались в Польше.

– Какое название было у вашей бригады?

– Всё зависело от того, в какое время подразделение сформировалось. Помню, была первая, вторая, третья… и в конце была 104-я бригада.

– У вас было прозвище?

– Одно время было прозвище, а потом перестали его употреблять.

– В заключение прошу вас сказать что-то для русского читателя.

– Мы все имеем большие симпатии к русским. Так будет, так было, и так осталось и до наших дней. Этот славянский народ – один из самых многочисленных. Помню, когда мы были в Польше, то вместо того, чтобы учить польский, мы хотели изучать русский – potolok, pochemu… (смеётся) Потом всё-таки пришлось учить польский, а русский мы постепенно забыли. Язык забывается, если ты на нём не говоришь…


Интервью и лит.обработка: С. Смоляков