Бендржих Опоченский

– Пожалуйста, представьтесь? Расскажите, где Вы родились, кем были Ваши родители?..

– Меня зовут Бендржих Опоченский. Родился я в 1924 году, в мае. Я из семьи, в которой нас было пятеро детей, две девочки и три мальчика. Мы (братья) втроём вступили в ряды Чехословацкой армии. В армию я попал после освобождения нашей земли (Волынь) Красной армией в 1944 году, в марте. Это была Армия Свободы. Но об этом позже…

Происходило всё это в Волынской области. Главным городом на Волыни тогда был Луцк. Там (в городе) я ходил в школу. А наша деревня находится примерно в семи километрах от Луцка, и называлась она, как впрочем, называется и до сих пор – Боратин.

В городе командовали немцы, в лесах – партизаны... Ну, как сказать партизаны… там было две группы, первая – партизаны, а вторая – бандеровцы. К кому мы относились хорошо?.. Мы не приветствовали никого! Почему? Да потому что каждый приходил и что-то брал. Нас, чехов считали богатыми. И когда им что-то было нужно, они сразу шли к чехам. Брали муку, – у нас стояла мельница… Не забывали наведываться на наш молочный завод за молоком и маслом. А иногда бывало совсем плохо – могли и свинью забрать, лошадь, повозки... Брали всё подряд, такова война.

Мы родились на чужбине, но всегда держали постоянный контакт с родиной. У нас работали чешские школы, которые финансировались из Чехословакии. В школах работали чешские учителя.

Во время войны условия существования были невыносимыми. Такие могли произойти ситуации, что никто не был уверен, доживёт ли он до утра. Поэтому среди чехов возникло движение сопротивления, которое называлось «Бланик», подпольная чешская организация, под руководством офицеров, которые раньше служили в Чехословацкой армии, а во время войны оказались на Волыни. Нет, мы не воевали, мы ждали своего часа…

Ещё при немцах, во время оккупации, руководители организации дали ответственное поручение одному местному жителю из нашей деревни. Его звали Вацлав Волк. Он работал таксистом, и у него даже была своя личная автомашина. Они ему поручили, чтобы он, из нас, пацанят, подготовил шофёров. Уже тогда эта подпольная организация начала готовить нас к тому, что мы пойдём в армию.

20 марта 1944 года вся наша деревня, все, кто имел возможность, записались в ряды Чехословацкой армии. В деревне насчитывалось 44 дома. Записалось 76 человек.

Товарным поездом нас сначала отвезли в Луцк, – это был ближайший крупный город. Там мы попали советскую военную комиссию, после которой нас снова посадили в поезд, но уже обычный, с пассажирскими вагонами. И таким образом мы доехали до города Ровно. А там уже находился штаб Чехословацкой армии, которым руководил пан полковник Свобода.

И вот этот пан Волк, что нас тренировал, представил перед комиссией. Стоял такой длинный стол, и там сидел Свобода, и прочие начальники. Они проводили отбор. И когда Волк представил нас, Свобода… возможно он тогда уже был генерал, не помню. Так вот, он (пан Волк) сказал: «Тут у меня есть группа молодых людей, которых я выучил на шофёров». Свобода обрадовался, похвалил и поблагодарил его.

В самом конце стола сидел командир танковой бригады пан Владимир Янко. Свобода так посмотрел на него через весь стол… и говорит: «Владимир, ну что ты на это скажешь?» А пан Владимир обратился к нам: «Идите сюда!» Мы все встали перед командиром танковой бригады. Он посмотрел на нас и сказал: «Хорошо, будете водителями. Но водителями танков». Это был момент, когда я узнал, что буду воевать на танке.

Сначала мы попали на водительские курсы. Но так как нам не хватало инструкторов, – а мы были довольно большой группой, – некоторых из нас начали учить на командиров танка. Происходило всё это в Киверцах, под Луцком, что на трассе Варшава-Киев. Учили нас недолго, но очень жёстко. Времени не хватало, поэтому всё, что было возможно, ускоряли. Но скажу, что подготовлены мы были хорошо.

– Какой танк был в училище?

– Т-34-76.

Сколько мы наездили часов, тебе расскажет мой механик-водитель Пепа, который со мной был на Дукле (Дукельский перевал). Вон, он там сидит с краю…

Итак, март мы проучились. А потом фронт сдвинулся, и нас поездом отправили в Каменец-Подольский. Оттуда мы пешком топали примерно дня три до границы Подкарпатской Руси. Не помню, как называется та область: Бессарабия, Молдавия?.. По-моему, аж до Молдавии шли. Там мы продолжили обучение до вспышки Словацкого национального восстания. А это уже примерно август 1944 года.

Считаю, что наша подготовка была достаточной. Мы даже ночью тренировались. Учили нас настоящие боевые офицеры. Взять, к примеру, нашего командира Тесаржика. (Рихард Тесаржик, 1915 -1967, ГСС указом от 21 декабря 1943) Они за освобождение Киева получили звание героев Советского Союза. Наши учителя были настоящими танкистами в полном смысле этого слова.

– Когда где вы первый раз увидели свой экипаж?

– Ну, в процессе обучения. Мы вчетвером тогда отрабатывали тактику, ходили по полям. Существовал такой приказ «Peshim po tankam». То был БУБВ – Боевой устав бронетанковых войск. Нас учили в соответствии с советскими нормами. Так мы и познакомились.

Учились мы ещё и как связисты, потому что танки уже имели радиосвязь. И мы должны были уметь пользоваться радиосвязью. Ну и командиры должны были уметь прицеливаться, стрелять. Помню, в более старых танках я целился прямо через ствол орудия.

Как я стрелял? Это оценивали командиры. Думаю, стрелял неплохо, раз стал командиром танка. Сначала мы получили Т-34-76. Потом, в конце 1944 года, пришли «vosemdesatpjatki».

– Хочу у вас спросить, вы тоже пинали ногой механику в голову, подавая команды?

– Да-да, именно так! Я ему по плечам пихал: в право, влево… прямо сапогом. Пепа тебе может подтвердить, что это было. А если надо было ехать вперёд, тогда я ему пинал прямо по голове, по затылку. Если надо было назад, я его за тянул за шиворот. Но хочу сказать, что в каждом экипаже было по-разному, кто и как договорился со своим командиром. Меня так научили «старые» танкисты, которые нас обучали. Они тоже так делали, перед тем, как учили нас.

– Пепа (механик) не обижался на Вас?

– Ха-ха, случалось… Ругал меня сильно. Правда, Пепа? (смеётся)

– Где был Ваш первый бой?

– На Дукле! Бои шли ночью, днём, утром – постоянно. На Дукле это не прекращалось ни на минуту.

– Опишите, как вам ставили задачу пред атакой? Командир обозначал некую точку достижения?

– Да, да, верно – точку достижения! Вот только мы её никогда не достигали… потому что немцы по обыкновению старались нас уничтожить ещё до её достижения. На Дукле для нас явилось большой проблемой – немцы всегда сидели наверху (на возвышенности). Если они отступали, то снова занимали очень хорошие, заранее подготовленные, стратегические позиции, и всё начиналось сначала.

Хуже всего пришлось на Дукле. Потом была Ирва Хора (?), рядом с границей Словакии, в горах. Там, в лесах они нас поджидали. Сплошные леса. Когда мы шли вдоль границы, опустилась мгла. Стояла пасмурная погода, шёл дождь. Вокруг болота. Танки вязли, буксовали... В бригаде после Дукли осталось восемь танков. Остальные сожгли немцы. У них там была серьёзная противотанковая оборона: артиллерия… и самое неприятное – это мины. И да, там немцы уже применяли «Панцерфаусты».

– Вы открывали люк? Или смотрели через щели?

– Когда как, когда через щель, когда через люк – я был аккуратен. Местоположение орудия противника определял по светящейся трассе заряда.

– Вас наверняка подбивали…

– Конечно, мы получали, и не один раз, и от артиллерии и от «панцерфаустов». Но на Дукле я не получил ни одного ранения. А вот после боев на перевале, в 1945, когда нас переместили назад в Польшу, и началась так называемая Ясельская операция, там да...

Итак, нас переместили в Польшу. Деревня, в которой нас разместили, называлась Бубырка. И был только один «прапор» танкистов, 8-9 танков и одна самоходка «vosemdesatpjatka».

15 января началась атака на Ясло. Сначала была sovetskaya artilleriyskaya podgotovka. Она длилась два часа. Затем мы пошли в атаку…

– Перед атакой нервничали?

– Нервы?.. Да, ужасно. Но только до того момента, пока не вступали в бой! Самое худшее – ожидание.

А когда уже туда ушёл, то ты уже настолько занят, что у тебя нет времени на переживания.

Там, под той Ясло, когда пошли вперёд, мы наехали на противотанковую мину. Взрыв пришёлся на правую сторону танка. Разорвало два звена гусеницы, и ранило нижнего(?) стрелка, помощника механика, которого звали Саша Визек, – ему зажало ноги. Но бой продолжался, и я должен был продолжать вести огонь... Потом мы его (стрелка) вытянули из танка. Нам помогли русские пехотинцы, они привели санитарку и принесли носилки, на которые мы положили раненого Сашу. А тот всё время правой рукой искал пистолет, который мы носили на ремне с правой стороны, – он хотел застрелиться. Я отобрал у него пистолет, и попросил пехотинцев не давать ему оружие. А те ему говорят: «Как можно стреляться? Ты уже войну выиграл!».

– С вами был танковый десант?

– Нет, не было, только пехотинцы, которые шли рядом. Высадки не было, мы в атаку шли без высадки.

Мы с Пепой того Сашу на носилках отнесли в полевой госпиталь. Тут русский врач заметил, что у нас из ушей и из носа идёт кровь. Всех прихватило взрывной волной – мы получили контузию. В том полевом госпитале был очень хороший хирург. Саше тут же ампутировали ногу.

Танк остался на поле. Фронт двигался дальше. Сашу после ампутации сразу увезли. Нас же… так как мы были, по-русски говоря, kontuzeny, посадили в другую машину и отвезли в Чешскую больницу. Мы там пробыли с неделю.

Это был крупный успех Красной Армии. 15 января мы начали атаку. 27 января был освобождён концентрационный лагерь Освенцим. А это считай уже почти Германия. За несколько дней Красная армия продвинулась на 150-170 километров, а это по военным меркам очень много. Так что когда мы вернулись из больницы в часть, они уже находились в Словакии, в Татрах, и набирали в местных деревнях новых людей для пополнения танковой бригады.

После Дукли все думали, что танковую бригаду расформируют, потому что потери в технике и в людях были просто катастрофическими. Но в Словакии быстро набрали новых людей, а Советская власть предложила 65 новых танков.

Дальше в Словакию не пошли, нас перенаправили на Остраву, которую мы освобождали.

Пепа остался в Словакии и тренировал новобранцев. Я же получил новый экипаж, состоящий из молодых неопытных ребят. По национальности все были словаки…

А 24 марта началось наступление на Моравско-Силезском направлении. Мы атаковали немецкий город Зорау, который поляки называли Жори.

Март месяц. Поле размокло, превратилось в болото. Танки шли цепью. Мы получили приказ повернуть налево и перекрыть врагу дорогу к отступлению. Съехали с дороги, и я увидел по всему полю горки. Это всё были мины! Я направил сапёра, чтобы он расчистил нам путь. А это был молоденький slovak, который мне говорит: «Pan rotny, zastreli, moya ne poide». Ну и что мне оставалось, я вылез из танка и эти мины потихоньку раскапывал. Если было возможно, убирал их вместе с механиком в сторону.

Потом пришёл Вашек, командир моей роты. Немцы в этот момент начали обстреливать нас из тяжёлой артиллерии. Как-то оттуда выбрались… и на следующий день пошли в атаку на польскую деревню Широка. Двигаться могли только по дороге. А немцы, разумеется, там поставили пушки, и били нас одного за другим. Помню, я проехал немного вперёд, и получил попадание прямо под орудие, на стыке с башней. Это попадание заклинило povorot bashni. Стрелять я уже не мог. Следующее попадание получили уже в саму башню, возле командирского люка. Я отдал приказ всем покинуть танк. Помню, выскочил вместе с механиком-водителем. А те двое решили вылезти через нижний люк…

В боях в Остраве я сменил семь танков. Допустим, где-то погиб командир и меня ставят вместо него. Или подбивали мой… Последний танк я потерял, когда мы в Остраве заскочили на мост Сикорув.

Танк Б. Опоченского в г. Острава упавший с моста Сикорув

– Вам приходилось воевать против немецких танков?

– Да, конечно. Даже подбивал их, и не один. Я вам покажу газетную статью. Там написано, что в Балатице, перед Остравой, нами было уничтожено 50 немецких танков.

– У вас были надписи на танках?

– Номера. Некоторые писали что-то вроде «Люди света» или «Ян Жижка», и разные символы. У меня был только номер.

– Вы обозначали подбитые танки противника?

– Я, нет. Мне было некогда. Это делали другие, которые должны были записывать и вести счёт. Наша задача была –Tolko vperjod!

– Вам доводилось когда-нибудь сидеть в немецком танке?

– В подбитом да, а в нормальном, который на ходу – нет.

– Не могли бы Вы сравнить между собой советские танки и немецкие?

– Наверное, у немца лучше оптика, пушки. И броня вроде как была у них лучше...

– Если вернуть назад, на каком танке Вы предпочли бы воевать?

– Но-о-о, ребята. У нас был самый лучший танк!

– Где состоялся ваш последний бой?

– В Остраве, на Сикорувом мосту.

– Когда вы вошли в Прагу?

Это было 9 мая вечером. Советская армия пришла утром. Везде ещё было полно немцев.

– Вы наваривали на танки металлические сетки как защиту от «Фаустпатронов»?

– Нет, у нас такого не было.

– Вам предлагали вернуться на Волынь?

– Нет, потому что мы попросили о Чехословацком гражданстве ещё во время войны.

– Чем Вы занимались после войны?

– Я механик-слесарь-замочник.

– И последний вопрос. Хотели бы Вы что-то сказать тем людям, которые будут читать это интервью?

– В первую очередь, чтобы на свете был мир. Война – это худшее, с чем может столкнуться человечество. Надо пытаться сделать так, чтобы народы могли жить спокойно и радостно, чтобы у всех была работа и хорошая личная жизнь. Почему начинаются войны? Потому что одна группа богатая, а другая – бедная.