Я сама из Курики. Мы с Ристо были школьными товарищами, поступили учиться из Илмаёки в 1940 году.
- «Лотта Свярд» была добровольной организацией, или в нее проводилась мобилизация?
– Добровольная. Например, я долгое время была в движении «Лотта-физкультура»: мы там занимались спортивной подготовкой, и даже участвовали в больших соревнованиях в Хельсинки. Я потом всю жизнь занималась физкультурой, которая даёт силы человеку. Спорт позволяет расслабиться, вдохновляет, даёт силы.
- Женщины проходили военную подготовку? Стреляли?
– Нет. Я никогда не стреляла.
- Членам этой организации нужно было ездить куда-то на сборы, или можно было пройти обучение на дому?
– В каждом приходе работали свои объединения: пекли во время войны хлеб для фронта, и делали всё прочее.
- Ношение формы «Лотт» было некой привилегией или этой униформы старались скорее избегать?
– Каждый сам за свой счёт изготавливал себе форму. Когда мы вступили в организацию, у большинства «Лотт» имелись костюмы. А я носила сшитую матерью форму. Потом ее носила моя дочь, потом внучка, и теперь она снова у меня, и её всегда можно надеть.
- Когда война началась, что изменилось в тылу? Стали ли беднее жить?
– В первую очередь, ввели карточки на кофе и сахар. А фермеры должны были точно сообщать, что они вырастили, и затем передавать это для общих нужд. Но не всё, а только определённый объём. Горожане иногда хотели что-то купить неофициально, но это уже являлось «серой торговлей». Здесь велся чёткий контроль. Государство ввело карточки на хлеб и одежду, и всё контролировало. Действовала служба «народного снабжения», которая жестко всё регламентировала. Летом 1944 года, когда мужчины пошли в ополчение, я стала руководителем «народного снабжения», и мне пришлось некоторое время отвечать за строгое нормирование… А ведь я была в молодом возрасте, и еще училась в университете!
- Работали ли в Вашей местности ингерманландцы, которых эвакуировали из России?
– Во время Зимней войны приехало некоторое число, но они вернулись обратно. А потом здесь не было ингерманландцев.
- На рынок фермеры возили что-то продавать?
– Этого не было. Для всех выдали предписание, что сдавать каждый месяц: названия, сколько зерна, молока... На рынок ездить запрещалось, всё строго регулировалось. Но иногда скот умирал, и что-то, не смотря на запреты, продавали в город. Но, вообще, это полагалось делать через «Нарснаб». Сахар и одежда – это было первое, на что ввели карточки.
- А что в то время было лакомством?
– Очень просто – нормальная еда. У нас в Похьянмаа - хлебные волости. К нам ежегодно, всю мою жизнь, приезжали из северных университетов смотреть, как здесь выращивают хлеб. Обычно едут через Оулу на Хельсинки, Турку и оттуда в Исокюрё, - хотят посмотреть церковь, в основном студенты. Я несколько десятков лет угощаю их маленькими ржаными хлебцами, когда они проголодаются, - и они знают, что одного хлебца им хватит, чтобы добраться до Оулу.
- Погибших привозили? Как вообще хоронили, какие-то были, может быть, общественные организации?
– Похороны проводились с героическими почестями. У нас и пару месяцев назад были похороны героя – нашли останки павшего, привезли сюда.
- Вы говорили, что во время войны снаряжали патроны. Как это происходило: вам привозили отдельно гильзы, порох и пули?
– Сначала центр был в Илмаёки, но его бомбили. Потом, после бомбёжки, этот центр переместили из Илмаёки, где был оружейный склад, на 67 км в Курику, - в школу в деревне, на отшибе. Там спокойно работалось. Мы брали гильзы, засыпали порох – и в пакет. Это была простая, незамысловатая работа. У меня есть памятная картина, подписанная самим Маннергеймом: «Работнику, обеспечивавшему фронт военными припасами».
Интервью: | А. Драбкин |
Перевод на интервью: | С. Голохвастова |
Перевод: | Н. Пеллинен |
Лит. обработка: | С.Анисимов, С. Смоляков |