Воспоминания Клауса Фрицше на русском языке: "Цель— выжить. Шесть лет за колючей проволокой"
- Я 1923-го года рождения, перед войной получил образование в гимназии. Система образования в Германии тогда была следующая: так называемая «основная школа» (там 8 лет учились), средняя школа – 10 лет, и гимназия – 12 лет. А переход – после 4-го класса основной школы. Шли учиться, начинали обучение, с 6-ти лет. Когда 14 лет – это 8-летка, потом 16, и потом 18. И призывной возраст был – 18 лет. Я пошёл добровольцем, когда мне было ещё 17. Добровольцы могли идти раньше. Для меня было очень важным то, что тогда доброволец имел право выбрать род войск, где хочет служить.
У нас было 2 класса: реальный и гуманитарный. Эти гуманитарные устроили собрание, чтобы решить вопрос: или добровольцем, или по принуждению. Они решили добровольно не брать в руки винтовку. У нас – вопрос стоял совсем другой. В каком роде войск шансы выжить – бОльшие? В военно-воздушных силах. Наш класс был – 22 человека, и 17 пошли добровольцами в части связи. А гуманитарные – шли в пехоту, артиллерию и т.д. Всегда туда, где железа побольше. Их было тоже 22 человека в классе, а вернулось 5. А из нашего класса – наоборот: погибло 5!
- Когда Вы пошли добровольцем в армию?
- 3-го мая 1941-го, после окончания гимназии. Экзамены нам «подарили». Мы получили дипломы готовности к высшей школе.
|
- 1939-й год, осень... Как Вы восприняли известие о начале войны?
- Отец был солдатом в Первой мировой войне, воевал во Франции, у него только одна нога. За мужество перед врагом он был повышен до лейтенанта. Он жил в очень простых условиях. Воспитание дома было солдатское – и, думаю, что это не очень плохо: у меня и пунктуальность, и другие такие характеристики. Война, по рассказам отца, была своего рода спортом с большим риском. Я смотрел на начало войны в 1939 году. Польша, Дания, Норвегия… один из моих братьев пошёл в нападение на Норвегию.
Франция – 1,5 месяца… Югославия, Греция, Крит – это были такие успехи! И я убеждён, что против Гитлера в этот период у нас было не больше 10%. Это моё убеждение, и я думаю, что я прав в этом. Переворот пришёл только после Сталинграда.
- Что Вы знали об СССР до войны, какое было отношение?
- У меня насчёт этого – особое положение. Исключительным хобби моего отца была Красная армия. Он собирал все возможные информации с фотографиями и техническими характеристиками. О танке Кристи – у меня было понятие уже в 15 лет. Русские купили у американцев этот патент ходовой части танка Кристи – и построили успешные танки, у которых ходовая часть была намного лучше, чем у наших. Это одна сторона.
Кроме того, я читал книги Двинера [Так у автора. – Прим. ред.]. Он воевал среди белых, побывал на Украине во время большого голода и описывал, что там было. Никаких симпатий к коммунистам у нас не возникало. Отец состоял в правой партии, ещё правее нацистов: партия помещиков и крупных предпринимателей, у них была такая боевая группировка – и там отец был командиром дивизии, хотя и с протезом… и – он ездил на лошади!
- В 1939-м году заключили Пакт о ненападении. Как это воспринималось обществом?
- Никто не понял, зачем заключать договор с такой страной, которую вообще не уважали и считали, что они никогда не будут выполнять условия этого договора. Больше половины населения – просто не поняли. Этим предметом я занимаюсь теперь. Зачем Сталин заключил этот договор? Для того, чтобы Гитлер имел свободную спину для нападения на Польшу. Из-за этого Сталин является одним из виновных во Второй мировой войне.
- Антисоветская пропаганда у Вас – была? В СССР – была очень серьёзная антифашистская пропаганда…
- Она в какой-то момент затихла. Обновилась – с началом войны.
- На чём она строилась? Что это – жидобольшевизм и красные, которые хотят напасть на Вас?..
- Помню самый страшный плакат: комиссар, рожа такая страшная… и кинжал, с которого капает кровь. Комиссары для нас были – не люди.
- Когда появилось ощущение, что будет война с Россией, с СССР?
- А никакого ощущения не было. Все врасплох были взяты. Как раз только что мы заняли Грецию – и никто не додумался, что через 4 недели начинается война на Востоке. Это чудо, как быстро прошёл этот поход и как быстро вернули все эти ударные дивизии туда, к Вашей границе.
- А как Вы восприняли начало войны с СССР?
- В конце июня я получил отпуск и с отцом поговорил по этому вопросу. Он сказал, что теперь мы проиграли эту войну. Я не хотел в это верить. Моя цель была – стать инженер-офицером военно-воздушных сил. Это было моё давнее желание, потому что, будучи инженер-офицером, я мог получить все лицензии.
- Когда у Вас появилось желание летать?
- Когда мне было 9 лет. Мы были на морском берегу – и там был авиационный завод, они выпускали летающие лодки… там я очень близко мог подойти и смотреть, как поднимаются самолёты. С этого момента было ясно, что я стану пилотом.
- Какая была процедура обучения пилотов в Германии? Аэроклубы? Как люди становились пилотами?
- Аэроклубы были только по планерному делу. Люди могли туда попадать с 18-ти лет. Но это было сложно.
- Давайте про мирное время перед войной…
- В мирное время мы знали, что на советской стороне обучают пилотов прямо на таких самолётах, на которых нужно воевать. А у нас сначала шло чисто лётное обучение на лёгких, потом на более тяжёлых – и, смотря, как учащийся владеет техникой полета – в результате его брали или в истребители, или в бомбардировщики.
- Это делалось в аэроклубе?
- Нет. В аэроклубах были только планеры, а дальше – училище. Были даже какие-то приватные училища. У нас обучение военного боевого пилота длилось минимум 2 года, пока его не допускали до войны… и тот факт, что некоторые из наших асов на счету имели 300-350 воздушных побед, объясняется только тем, что обучение Ваших пилотов было слишком скорым.
- У Вас была в семье машина?
- Да.
- Питание – какое было? Что обычно было на столе в Вашей семье?
- Суп. Отец его любил, как учитель деревенской одноклассной школы. Все годы с рождения – и он, и я провели в одном помещении. Он получал 350 марок, рабочий тогда же – в среднем 120. Цены были абсолютно другие тогда. Разница была, но не настолько большая, как сегодня.
- Вы жили хорошо или даже очень хорошо?
- Недостатка ни в чём не было.
- В мае Вы пошли в школу добровольцев, попали в школу радистов, затем началась война с СССР… как это было воспринято Вашими одноклассниками?
- Солдаты не говорят, о чём думают. Нельзя сказать, кто доволен, а кто нет. Все товарищи в моей группе были довольны.
- Партийный контроль?
- Никакого контроля партии! Партия не имела влияния. Солдаты не имели права участвовать в выборах. Военная часть общества тогда была исключена из политики. Только после 22-го июня 1944-го года – ввели СС, комиссаров.
- С началом войны – образ жизни Германии поменялся? Достаток, количество продуктов и т.д.?
- До 1943-го года недостачи продовольствия ещё не было. Хорошо организовано было по карточкам, так что люди могли жить.
- Карточки – когда ввели?
- С первого дня войны.
- 1939 год или 1941?
- 1939.
- На что именно?
- Мясо, масло, сахар. Но в ресторанах всегда были бескарточные меню. Во всяком случае, в офицерской школе, в которой я был с начала января до конца марта 1943-го года, мы учились, как в университете, свободно по вечерам ходили в город – и ели по бескарточному меню, потому что хоть и всего хватало в военном городке, но вкус был не тот, поэтому мы пользовались любыми возможностями улучшить питание.
- Вот немецкая армия подступает к Москве. Как это воспринималось? Как должное?
- Трудно дать однозначный ответ. Каждый принимал это по-своему…
- Вы лично как воспринимали?
- С удивлением и восхищением: за три месяца – 3 000 000 пленных!
Я очень уважаю Резуна. И я просто не понимаю: все эти «антисуворовы» критикуют какие-то очень неважные детали, но стратегический принцип, что все ударные войска, все средства, боеприпасы, всё было сосредоточено на очень узкой полоске у границы – то была жуковская стратегия, которую он с успехом до и после всегда использовал! И нет ничего хуже, чем нападение на неготовую развёртывающуюся армию.
- Как Вы восприняли поражение под Москвой?
- Страшно, ужас!
- Это и вправду было для Вас неожиданностью?
- На этот вопрос давать ответ очень трудно…
- Зимой 1941-1942 из Вашей школы не направляли пополнение в пехоту?
- Нет. Один Юнкерс-86 из нашей школы отправили для снабжения Демянска. Я тоже пытался попасть на фронт…
- Писали заявление?
- Да!
- Каков был Ваш мотив? Защищать страну – или будущие привилегии фронтовика, когда война закончится?
- Как солдат, я имел такую цель: стать инженер-офицером.
- Какая была мотивация? Чего именно хотелось?
- Солдата никто не спрашивает, какие у него мотивации. Ему приказали – и иди умирай.
- Но заявление-то Вы писали добровольно? Чего хотелось?
- Мы знали, что – или добровольно, или недобровольно – но мы должны!
- И лучше идти добровольно?
- Да. Если добровольно – это гарантия выбора рода войск, а это было самое важное для меня.
- Война продолжается. 1942-й год, победа на Кавказе, выход к Волге, в Африке тоже всё хорошо, Япония с Вами… была ли у Вас тогда уверенность, что всё будет гладко?
- Конечно. 1942-й год был ещё победоносный, зато как только начался 1943-й...
- Каким Вам лично виделся конец войны? А вообще немецким военнослужащим?
- Два солдата обсуждают, что сделают после конца войны: один говорит, что он сделает на велосипеде тур вокруг всей Германии, а другой спрашивает, где тот будет ночевать? Ведь всё же разбито! А первый отвечает, что это неважно, так как уже вечером он будет опять дома…
- Известно, что в 1943-м году у служащих Вермахта произошли кардинальные психологические изменения. В чём их причина?
- Я с этим явлением встретился в первом лагере, где жили остатки одной колонны пленных румын и немцев… 5000 человек, и всего 150 здоровых… они мне рассказали, какими нечеловеческими были их последние бои в окружении и марш пешком из Сталинграда в Астрахань.
- Я имею в виду – что произошло с людьми психологически? Как все вдруг поняли, что война проиграна?
- Никто себе не представлял, что будет, если мы проиграем войну.
- Но, тем не менее, весной 1943-го года с Вашими произошёл этот внутренний надлом. Наши ветераны массово утверждают, что с 1943-го года немец стал «не тот».
- Последний шанс проиграли в Курской битве. Там советская армия показала, что значит оборона. Вы слишком задержались с применением того, чему научились в Финляндии. Ваши войска были настолько умно расположены, что наши просто не имели никаких шансов…
- Когда Вы прибыли в сотую эскадру – какие там царили настроения?
- Эти летчики, встречаясь ещё 40 лет после войны, в разговорах всё время продолжали играть в войну. Лётчик имеет совсем другую военную перспективу, чем прочие. У нас – это вроде спорта, но с бОльшим риском. Помните, откуда цитата? Этим риском все считают ежедневные вылеты. Ежедневно каждый летает и ежедневно рискует быть подбитым и умереть. 50% на 50%.
Лётчики не видят, как их товарищи умирают. Когда не возвращается самолёт с командой – у остальных вечерком бокал шампанского, одна минуту стоя – и всё.
- Я не помню из книги: Ваш брат – он в итоге прошёл войну?
- Прошёл. Он закончил её таранщиком. У нас появились специальные таранщики в конце 1944-го года. Служили на старых истребителях Ме-109. Они вообще не имели боеприпасов: для того, чтобы повыше подняться облегчёнными. Ну а потом их цель была – таранить. В один день поднялось 350 таких таранщиков, соприкосновения с врагом достигла половина, и из этой половины опять половина была сбита. Всего 17 моторов [Имеется в виду – буквально: т. к. самолёты делились на одномоторные, двухмоторные и т.д. – Прим. ред.] подбили тараном, то есть почти совсем без эффекта.
- Брат – не таранил?
- Нет. Он поднялся до 11 000 метров. Это граница возможного без герметичной кабины. Там – потерял сознание. Очнулся уже на высоте 2000 метров и сел назад на свой аэродром, который был под ногами. Это не было подвигом. Больше его не пускали в самолёт, а в пехоту ему оттуда уже не удалось попасть.
- Повезло…
- И он, и мы все – тогда считали наоборот. Когда он вернулся – я его поздравил, но это было для него – всё. Финал военной карьеры.
- Что входило в Ваши обязанности стрелка-радиста?
- 13-миллиметровый пулемёт и рация. Но пользоваться ею нам не разрешалось, потому что русские радисты очень быстро всё перехватывали. Они были очень высокой квалификации. Поэтому навигация шла по радиомаякам: «сели» на один луч, потом на другой, справа столько-то, слева столько-то...
- У Вас есть опыт стрельбы по воздушным целям?
- Очень бедный. Я только один раз стрелял с лёгкого самолёта в сторону – и один раз вперёд и вниз.
- Когда Вы летали – во что были одеты?
- Нормальная форма, а поверх – комбинезон. Было и зимнее обмундирование: зимние сапоги, пальто, шапка.
- Лётно-технический состав – относился к лётному?
- Жили – вообще в других зданиях, в другом городке.
- Если бы в советском плену начали формировать боевые части – то нашлось бы достаточное количество немцев, готовых участвовать там на стороне Красной армии?
- Я об этом даже думать не хотел. Это был бы ужас. И, в конце концов, ведь были такие планы, когда в антифашистской школе в 1944-м году некоторых из наших приписали к Советской армии, будто они в ней служат! Что они там делали – не знаю, но по-моему – всё это была чудовищная идея.
|
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | А. Рыков |