Давид Бен-Бээри (Давид Иосифович Боровски)

Опубликовано 04 июня 2015 года

18488 0

В рассказе возможны неточности в топонимах, цифрах, датах и терминах, которые относятся к периоду службы в Красной армии. Однако в общих чертах боевой путь Давида Бен-Бээри подтвердили доктор истории Ицхак Арад, глава ветеранской организации «Хаганы» Цви Леванон, а также работники танкового музея в Латруне — А.В.

Д.Б.-Б. Я родился в 1921 году в Польше в городе Сувалки. После окончания начальной школы приехал в Варшаву, чтобы учиться в религиозной школе, занимавшейся подготовкой учителей. Двое моих братьев репатриировались из Польши в Израиль еще в 1932 году, но я не поехал вместе с ними, а отправился учиться в Варшаву, чтобы получить сертификат учителя, с которым был бы принят на работу в Эрец-Исраэль, поскольку тут этот сертификат признавался. В июне 1939 года, получив диплом об окончании этого учебного заведения, я в течение недели получил направление на работу в Варшаве.

Через месяц я приехал в Варшаву, чтобы подготовиться к работе и вступить в должность, но уже чувствовал, что скоро будет происходить что-то нехорошее. На сердце лежал камень, потому что я слышал выступления Гитлера, Геббельса и других нацистов. 1 сентября 1939 началась бомбежка Варшавы и Польши в целом, а потом произошел раздел Польши между Третьим Рейхом и СССР. Мой родной город Сувалки находился на территории Подляского воеводства, административным центром которого являлся город Белосток. По всем планам и договоренностям он не должен был отходить к Третьему Рейху, но Геринг уговорил Риббентропа, чтобы этот регион стал частью Восточной Пруссии. Там, дескать, огромные леса, много животных, и поэтому эту территорию следует присоединить к Пруссии.

Я пытался несколько раз пробраться в Сувалки к родителям, для этого требовалось пересечь кордон между Польшей и Восточной Пруссией. Пограничники всякий раз меня ловили, и после третьего раза сказали: «На следующий раз ты не уйдешь отсюда живым». Вскоре после этого я случайно встретил своего друга из спортивной организации «Маккаби» (Сувалки) по фамилии Краснопольский, коммуниста и «большую шишку». Произошло это на территории, называемой неофициально Августа по названию Августовского воеводства, которое когда-то существовало. Эта территория граничила с Сувалки, и мне, в принципе, требовалось перебраться из Августы в Сувалки. Этот Краснопольский был коммунистом до мозга костей. Он в своей жизни больше сидел в тюрьме, чем гулял на свободе. А еще он, будучи самым юным членом в организации «Маккаби», показывал самые лучшие результаты на тренировках.

А.В. Каким видом спорта он занимался?

Д.Б.-Б. Гимнастикой.

Мы встретились, обнялись, очень обрадовались встрече. Краснопольский меня спросил: «Что ты тут делаешь?». А я ответил: «Мне надо перейти границу, чтобы попасть в Сувалки к родителям». Он и говорит: «В этом тебе помочь не могу, но советую ехать на восток». Евреи, которые хотели сбежать в то время из Польши, ехали на восток в сторону Ташкента, в азиатские республики. Краснопольский ввел меня в молодежную группу белорусов, которая в то время летела в СССР и должна была укрепить советскую власть. Мы приземлились в трехстах километрах от Москвы в городе Владимир Ивановской области. Моей первой работой в СССР стала работа помощником тракториста, и ту должность, на которой я работал, еще называли прицепщик. Тракторист тоже был еврей, его звали Яша Либерман. Он дал мне возможность самостоятельно управлять трактором после небольшого обучения, и так я стал работать на тракторе. Это значило очень много для меня, так как я тут же получил хорошую зарплату и паек. С 1939 по 1941 года вокруг меня царил мир, не было войны. Но все равно меня мучило предчувствие, что что-то очень плохое еще будет, и ощущение, что что-то плохое происходит уже сейчас, но я об этом не знаю.

От природы я очень активный человек, энергии у меня больше чем надо. В СССР я стал общественником. Играл на балалайке! Пел! Пил! Плясал! Стал местной звездой. Начальник не знал, что со мной делать. Говорил мне: «Давид Иосифович, Вы самый наилучший общественник, которого я знал через всю мою жизнь!» (здесь речевые ошибки нарочно оставлены при литературной обработке для демонстрации особенностей русской речи Д. Б.-Б. Несмотря на то, что советский период его жизни занял всего 6 лет, Д. Б.-Б. старался во время интервью говорить на русском языке — прим А.В.). Он знал, что я еврей.

1941 год… 22 июня… Я хотел пойти волонтером в Красную армию. Сказал на приеме в местном горкоме партии, что хочу служить стрелком в Красной армии. Чиновник посмотрел на меня и говорит: «Ваш паспорт, пожалуйста!». Я дал паспорт, он посмотрел и говорит: «У Вас статья 30-28» (возможна неточность — прим. А.В.). Я спрашиваю: «Что это еще за статья?». А он отвечает: «Вы неблагонадежный элемент. Мы не можем Вас мобилизовать». Я вернулся на завод, и три вечера прошло в тишине — без песен и плясок. Пришел ко мне мой друг, секретарь комсомольской ячейки, и спрашивает: «Давид Иосифович, что случилось с Вами?!». Я ему сказал, что у меня статья, что я неблагонадежный элемент, я хотел идти стрелком в армию, но горком меня прогнал. Он мне и говорит: «Пошли со мной!». Пошли мы в горком. Он зашел в кабинет, а я ждал его за дверью. Прошло несколько минут, он вышел, и лицо у него выглядело, как у побитой собаки. Стало ясно, что у него ничего не получилось, но он не унывал: «Давид Иосифович, найдем дорогу!». Хорошо. Пошли к секретарю партии. Секретарь партии знал обо мне, потому что я организовал футбольную команду. Он пришел ко мне и говорит: «Пошли!». В результате горком разрешил принять меня в ряды Красной армии.

Рязань. Танковая школа (возможна неточность, большая танковая школа располагалась в Казани — прим. А.В.). Окончил отлично. Даже получил при выпуске звание старшины и должность командир танка. Отправили нас под Смоленск в 403 полк (возможна неточность – прим. А.В.) и посадили в танки Т-34. Приехал я туда на Рош Ха-Шана. Первое впечатление оставило не очень хорошее впечатление. Подзывает меня командир.

- Ты жидок?

- Нет, товарищ командир, я еврей!

- Кто ты?!

- Я еврей, товарищ командир!

Он заставил меня взять рюкзак и пробежать 30 километров вокруг площадки.

- Ну и кто ты?! Жидок или еврей?

- Еврей, товарищ командир!

- Ты мой парень!

Я хорошо разбирался в механизме танка, в навигации и понимал, что должен делать каждый член экипажа. Поэтому меня назначили командиром танка. Учился я в танковой школе старательно и сразу почувствовал результат этой старательности. Благодаря тому, что я выполнял все, чему меня обучали в школе, и запоминал всю информацию, мой танк проходил самый большой километраж без ремонта, а пушка работала безотказно. У танка Т-34 всего один выход, и я проявил инициативу, разработав порядок, в котором экипаж должен покидать танк. Это был мой собственный порядок. Я его установил исходя из особенностей танка, а также из особенностей членов своего экипажа. Этот порядок мы повторяли и отрабатывали огромное количество раз. Забирались в танк и покидали его, забирались и покидали. У танков есть своя особая специфика. Нужно взять четыре человека, превратить в единый механизм, и вбить в голову экипажу, что каждый ответственный за каждого. И еще одну вещь я всегда помнил и не уставал повторять своему экипажу – танк, который в начинающемся бою стреляет первым, имеет 50% вероятности выжить.

Смоленск. 403 полк. После трех боев я получил первую звезду (здесь и далее при описании своих воинских званий Д.Б.-Б. использует слова «звезда», «звездочка» и т.п., хотя во времена начала его боевого пути в Красной армии были приняты иные знаки отличия – полосы, квадраты и т.д. – прим. А.В.) и стал заместителем командира взвода.

А.В. Где именно шли бои?

Д.Б-Б. Вокруг Смоленска шли бои, местные колхозы просто кишели немцами. Они планировали там собраться с силами и двинуть на Москву. После каждого боя у нас оставалось все меньше и меньше танков, а замены им не было. Давление немцы оказывали очень сильное, они атаковали, используя все виды оружия, включая авиацию. В какой-то момент мы остались практически без управления и совершенно не знали, что делать дальше. Из всего 403-го полка, в котором было 103 танка, остались всего 3. В основном нас уничтожили силы Люфтваффе. Когда я увидел, что танков не стало, а командир нашей части исчез, причем неизвестно куда, то собрал всех оставшихся солдат со своего отделения и сказал: «Давайте двигаться на восток!». У меня была тогда всего одна звездочка. Сталин дал приказ все колхозы, которые находились в округе, уничтожить. Их нужно было просто стереть с лица земли для того, чтобы у немцев не осталось трофеев после боев, и тогда они будут вынуждены ждать свои подвозки, свое снабжение. Тем самым планировалось замедлить возможность их быстрого продвижения на восток. Но моя еврейская голова работала хорошо. Я заранее определил места, где можно держать продукты длительного хранения, и там мы спрятали соответствующий провиант: масла, пшеницу, соленое мясо. Это дало нам возможность питаться во время отступления на восток.

И вот мы добрались до колхоза, название которого я точно уже и не помню, но что-то красное: «Красное знамя» или «Красная звезда». Он находился в 80-ти километрах от Москвы. Войска НКВД собрали нас в лагерь, как пленных. И начались допросы с утра до ночи. «Почему вы бежали? Почему отступали? Почему!? Почему?! Почему?!». Ой, Б-же, Б-же мой! Это была настоящая инквизиция! Через время меня назначили командиром всех танкистов, находящихся в этом лагере. Почему? Не знаю. Я организовал полк по специальностям – у меня хранились все списки людей, которые отступали со мной и людей из других частей. Номер полка оставили тот же. В этом заключалась мораль – сохранить номера воинских подразделений, даже если от них осталось несколько человек. Чуть более чем через месяц пришли новые танки. Вперед! Это был большой парадокс. Что тогда произошло, не поддается логике. Люди, которые жили в бедноте и в голоде, жили под диктатурой, жили в постоянном страхе, страдали последние два месяца от допросов и пыток, получив танки, закричали: «За Родину! За Сталина! Даешь! Вперед!».

Отправили нас в населенный пункт Елихово (возможна неточность — прим. А.В.), расположенный примерно в 45-ти километрах от Москвы. Немцы там создали плотную оборону со всех сторон и сконцентрировали очень большие силы. Нам надо было прорвать эту оборону. В то время я уже был командиром взвода, у меня было уже две звездочки. То есть я был лейтенантом. Я собрал всех танкистов взвода и сказал, что пойду во главе атаки. Танки пойдут клином, а мой танк пойдет на вершине этого клина. Так мы сможем прорвать эту оборону и уничтожим противника. Мы начали двигаться, я шел в первом танке, по бокам шло еще два танка, и дальше шел основной клин. Нашим войскам удалось пробить оборону и уничтожить в общей сложности 83 танка противника. Сейчас я объясню, в чем была одна из причин успеха. Мы начали атаку в 5 утра. Солнце тогда еще не взошло, не было света и чисто биологически нашему противнику было очень тяжело. А за нами вся наша часть просто зачистила территорию. Это очень подняло моральный дух солдат, которые в свое время бежали со мной под Смоленском и отступили к Москве. «Даешь! Вперед! За Сталину! За Родину!».

То, что я прошел всю войну и остался жив, в этом заслуга дисциплины и старательности. Я это сразу понял. Любой приказ следует выполнять старательно. Все, что говорилось на занятиях, нужно запоминать и постоянно прокручивать в голове. Все, что понято во время боев, требуется неоднократно отработать во время тренировок. Только так можно выжить и добиться успеха. Поэтому я поставил задачу - мой взвод должен быть самым дисциплинированным и самым тренированным во всей части. И всегда держал эту планку.

Мы дошли до Курска, и нас остановили. Мы не понимали почему. Так успешно били немцев, разрушали оборону, блестяще проводили операции, но нас остановили. Расположились недалеко от Курска и просто стояли – ничего не делали. Нам не сказали заранее, сколько времени займет стоянка, неделю, две недели, никто не знал. У меня тогда уже было три звездочки. Я спросил: «Почему мы стоим? Почему ничего не делаем?». Мой командир говорит: «Ты хочешь спросить у Жукова и сказать ему, что нам делать?». Я говорю: «Товарищ командир, мне нечем занять солдат, они от безделья с ума сходят, у них уже пальцы стерлись от упражнений по тому, как заряжать пушку». И вдруг объявляют готовность! Собрались на плацу, и я спрашиваю: «Кто наши соседи?». Мне говорят: «Один гвардейский полк, второй гвардейский полк». Я спрашиваю: «Почему мы не гвардейский полк?», а мне говорят: «Мы отборный полк!» (предположительно Д.Б.-Б. перепутал слова «отборный» и «особый» - прим. А.В.). Поставили перед нами задачу пройти участок примерно в 8 километров со всевозможными противотанковыми устройствами, противотанковыми минами. Это было просто самоубийство. Мы владели информацией от разведки о том, как у них устроена оборона. На моем участке я знал все расположения противотанковых мин и заграждений. Что я сделал? Я начал атаку за пять минут до наступления темноты и предварительно высадил десант, который зачистил территорию от всех противотанковых устройств. Я не пошел вперед до тех пор, пока десант не нейтрализовал все противотанковое оборудование. И только два танка мы потеряли в результате таких действий. После нашей зачистки за нами прошла еще одна танковая часть.

В общей сложности, этот эпизод научил нас многому. Во-первых, моя часть, используя такую тактику, прошла весь Курск и действовала так до Польши. Разведка, десант, ликвидация противотанковых устройств, атака. Во-вторых, мы там научились у немцев правильно и эффективно организовывать снабжение. Сразу же после боя к нам подвозили горючее, боеприпасы, питание и медикаменты. Части подвозки готовили снабжение еще перед боем, в любой момент могли его подвести и после боя действовали моментально. Немцы были очень хорошо вооружены, очень организованы, и победить их просто при помощи оружия представлялось невозможным. Требовалось думать, соображать, учиться, хитрить.

И вот мы дошли уже до Польши. Даешь вперед! Я посмотрел на своих бойцов, и понял, как я выгляжу. Неважно выгляжу. Мы атаковали все время — и утром, и вечером. Остановились возле какой-то рощи почти у польской границы, перед нами раскинулась Польша. Инстинкт подсказывал мне, что рядом что-то не то, что-то мне не нравилось. Я запросил арт-поддержку, и начали стрелять Катюши. После массированного обстрела Катюшами мы зашли на территорию Польши в составе Первого Белорусского фронта. Я чувствовал приятное волнение, когда заходил на территорию государства, в котором родился, хотя и не считал себя польским патриотом.

Двинулись на Люблин уже в составе Второго Украинского фронта. В какой-то момент прошел слух, что где-то впереди есть холмы, а за этими холмами находятся предприятия, производящие водку. Мы искали на горизонте возвышающиеся трубы этих предприятий, и я со своим отделением шел впереди, чтобы не было никаких сюрпризов. Наши бойцы заметили эти трубы. Командир, идущий на фланге, доложил, что видит предприятия и крикнул: «Даешь вперед!». Мы пошли на трубы, думая, что – это производство водки. Но когда мы туда прибыли, оказалось, что это трубы Майданека. Люди нас встречали радостно, они целовали нам сапоги, а мы отдали им всю еду, что у нас была, весь провиант. Я доложил о ситуации командованию, и туда послали автомобили с продовольствием, медикаментами, одеждой. Уже потом, после войны, я проверял по документам, и знаю, что мою просьбу выполнили. До Варшавы мы не дошли, в том направлении нас остановили. Дошли до Вислы и там на некоторое время остановились по причине работы в том месте подполья, которым руководило польское правительство, находящееся в Лондоне.

Мы не знали, что делать. Три недели стоим — не знаем, чем заняться. Мы - люди, которые привыкли воевать, нас учили воевать, у нас отличные люди, у нас отличная техника, и мы уже выходим из себя. Еще рядом с нами находилась польская армия. Мы начали трахаться направо и налево. Что нам еще оставалось делать? Тут пришел приказ - зайти в Варшаву, и пройти ее на север в направлении Бет-Гош (израильское слово, вероятнее всего ошибка — прим. А.В.). За день до атаки вызывает меня командир.

- Ты верующий еврей?

- Да.

- Ты дал команду своим бойцам не брать пленных?

- Да.

- Ты знаешь, что это против международных законов?

- Да.

- Почему ты это сделал?

- Потому, что убийство моих родителей тоже было противозаконно.

- А сколько же ты убил немцев?

- Всего два.

- Ты не ошибаешься?

- Это только то, в чем я точно уверен.

Мы прошли Бет-Гош, и вышли к Франкфурту на Одере. Требовалось перейти Одер, а Одер находился под огнем, под обстрелом противника. Тогда я находился в должности заместителем командира, и сказал командиру: «Мы можем пройти 120 километров без боя. Почему мы должны идти именно на этот мост и воевать за этот мост?». Но он сказал: «Ты будешь в головной машине в колоне». А в результате мы и не встретили сопротивления. То есть встретили, но это так… 16-летние дети. Потом мы прошли 90 километров от Франкфурта в Фельбаузен (это очень паршивая деревня), там свернули на север и атаковали немцев с тыла. Они даже не ожидали увидеть нас и не понимали, откуда мы взялись. Оттуда пошли на Берлин и брали его в апреле 1945 года.

Польское правительство находилось под влиянием советского правительства. И что СССР сделал для того, чтобы усилить лояльность к советскому правительству со стороны польского? Они взяли нашу часть, взяли новейшие танки ИС-2 (Иосиф Сталин) с пушками 155-мм. И поляки с этой танковой частью тоже заняли Берлин вместе с англичанами, американцами и советской армией. Этим они хотели показать, что они поддерживают поляков, дают им силу, что они настоящие друзья, что поляки герои, что они тоже заняли Берлин.

Мы в Берлине, мир пришел. Водка текла рекой. Где ее взяли, не знаю. Армия разложилась. Солдаты могли изнасиловать женщину на улице. Вели себя как животные. Я думал, что власть Сталина, порядок Сталина будет удерживать их в сознании, и они будут хоть немного понимать, что они делают. Но все было не так. Я своему подразделению дал свободу. Какая этому причина? Если бы я начал их ограничивать, они могли меня убить. Невозможно просто подобрать сравнение, в какое животное превратились солдаты в Берлине. Бывало такое, что идет старый-старый немец по улице, а советский солдат подходит к нему, тычет сапог в лицо и говорит: «Поцелуй!». А тот просто не понимает по-русски. Я сидел возле танков в темноте, и думал: «Что сейчас? Что теперь делать? Еще нужно убивать людей? Что я сейчас сделаю? Создам группу убийц или группу грабителей?». Я постоянно вспоминал, что у меня есть два брата в Израиле, и я чувствовал очень сильно, что вся моя семья, все, кто жил в Польше, – никто не уцелел. Мне командир говорил: «Ты не настоящий еврей, Давид Иосифович!». Я говорю: «Я настоящий еврей!». А он: «Но ты не похож на еврея!»

В общем, я пришел к своему командиру (а я мог к нему свободно приходить потому, что создал футбольную команду, которая всех побеждала в танковых войсках), и сказал, что мне нужен отпуск, так как я хочу поискать своих родителей. Он дал мне два месяца. Уже тогда я решил, что любыми путями приеду в Израиль. Я поехал в гетто, искал родственников там, не нашел. Потом поехал в Майданек, где их могли сжигать, и там тоже не нашел. Тогда я пошел в варшавскую синагогу. Зашел внутрь. Ко мне подошел человек и спросил: «Ты кто?» Я ответил на иврите, кто я такой (я учил иврит в религиозной школе). Он меня спросил: А зачем ты сюда пришел?». Я посмотрел на него внимательно и говорю: «Ты не понимаешь, зачем я пришел?». Он повел меня за собой, отвел в заднюю комнату, переодел в гражданскую одежду, дал билет на поезд в Лодзь и пароль с адресом, куда я должен прийти с паролем и постучать. Этой же ночью я доехал до Вены, где в больнице «Ротшильд» располагался центр беженцев («Бриха»). В нем собирались все, кто собирался удрать из Европы. Там я организовал курсы иврита, еврейской истории и истории языка, изучение «ТаНаХа». Я являлся членом партии «Авода», которая была тогда очень активной, действующей. Кроме того, «Пальмах» дал мне задание собирать людей из разных стран в группы, которые ехали в итальянский порт Бари, откуда их отправляли в Израиль. В какой-то момент в Бари отправился и я по дорогам Германии и Италии. «Пальмах» не дал мне подняться на борт. Я разговаривал на идише, на русском, на иврите, на итальянском, на польском, на немецком, и поэтому был очень нужен им в Европе. Я стал устраивать скандалы. «Вы мне не даете уплыть, я сам справлюсь с этой задачей!».

А.В. Расскажите какую-нибудь интересную историю о том периоде, когда Вы собирали беженцев в Европе.

Д.Б.-Б. В Италии «Пальмах» организовывал образовательные курсы, на которых европейские евреи учили «ТаНаХ», историю еврейского народа и иврит. Начальника местной «Брихи» звали Дов, в Палестине он жил в кибуце Кинерет. Дов мне сказал: «Ты учитель, ты изучал педагогику. У нас есть проблемная группа молодежи, они не говорят друг с другом. Они воруют хлеб и прячут его». Я хотел попасть скорее в Эрец-Исраэль, но что мне было делать? У них было до меня четыре инструктора, и ни один из них не мог вытянуть этих детей из такого психологического состояния. Дело происходило у озера Лаго-Маджоре, которое разделяет Швейцарию и Италию. Там располагалась специальная вилла, которую выделили для размещения детей с психологическими травмами. Я сказал Дову: «Что ты от меня хочешь? Я сюда приехал с целью уплыть в Израиль! А ты мне даешь работу на целый год!». Он ответил: «Давидка, твои братья знают, что ты жив, знают, что ты здесь, знают, что ты работаешь для их блага». Через месяц я получил от братьев письмо.

Вилла называлась что-то вроде «Гилла Фанти». Я зашел во двор – тишина, никого нет. Красивейшие клумбы, садовники итальянцы за ними ухаживают. Вдруг я увидел мальчика, который прячется за деревом, а на баскетбольной площадке лежит баскетбольный мяч. Я поставил свою сумку на землю и начал стучать мячиком. Через время я заметил, что мальчик за мной постоянно наблюдает. Я стал играть с мячом, бросать его в корзину, обводить сам себя, и в какой-то момент специально споткнулся и упал. Мальчик начал смеяться. Я его вытащил из-за дерева и говорю: «Ты за мной следишь?! Ты кто такой?». Он начал заикаться. Я ему говорю: «Ты что не умеешь разговаривать?». А тот говорит: «Ты смешной!». Я спросил как его имя. Он ответил. Я спросил как его фамилия. Он ответил. Потом он спросил меня: «А кто ты такой? ». Я ответил ему. Сказал, что я пришел для того, чтобы быть здесь их инструктором. А мальчик говорит: «Ой! Тут был один инструктор, второй, третий, четвертый. И все сбежали». Я ему говорю: «Ты пойдешь со мной?». Он говорит: «Да!». Мы пришли в помещение, где никого нет. Я спрашиваю: «А где все?». Он сказал, что все в кроватях. Я спросил: «А чего они в кроватях?». Мальчик: «Каждый стережет свой хлеб». А куски хлеба были такие, которые остались у них еще с лагерей смерти. Они так все время и сидели в комнате в своих кроватях, но вечером надо идти на ужин, им же в комнату еду не приносили, надо было спускаться в столовую. Я стоял и смотрел, как они едят. Как будто они месяц не ели – все хватают, глотают, не жуя. Я никак не отреагировал на это. Утром встаю, а Абрам (мальчик, которого я поймал) – возле меня. Я говорю: «Пойдем, постучим в баскетбол!». И мы пошли. Он говорит: «Пойдем на озеро?». Хорошо, пошли. Пока мы шли на озеро, я напевал песенку. Мне этот мальчик на идиш и говорит: «Я тебя уважаю». Когда мы с ним возвращались назад, то я увидел, что во всех окнах торчат головы. Я тогда подумал: «Это первая победа». За ужином я спросил: «Кто-то хочет послушать интересную историю? Как мы разбили немцев. Я был в Красной Армии танкистом! И я дал приказ не брать пленных, а убивать их на месте». Одна девочка спросила: «Ты стрелял в немцев?!». С тех пор больше уже не было вопросов, я почувствовал, что лед тает. За две недели удалось прекратить кражу хлеба. Мне удалось их убедить, что мы о них заботимся. Я им поклялся, что евреи будут всегда о них заботиться, особенно пока они здесь. Когда пришел Дов с кибуца Кинерет и увидел, что дети играются на озере, то он не поверил своим глазам. Он меня обнял при всех.

Я спросил: «Дов, пришло то время, когда я могу подняться в Израиль?» Он говорит: «Ты требуешься в Бари». Я прибыл в Бари. Там находилось много несчастных евреев, и я пошел заниматься их отбором - на более старое судно запускать более молодых людей. Молодых туда отправляли, чтобы в случае крушения они могли спастись с большей долей вероятности. Пожилые просили, чтобы я тоже их пустил на это судно. Просто умоляли меня. Меня выбрали на эту должность потому, что я говорил на многих языках.

В какой-то момент я пришел к начальнику порта, который был пальмахником, и говорю: «Я уже не буду заниматься работой! Вы меня год уже тут держите! Что вы себе думаете? Мне что нет замены? Может, вы просто не ищите мне замену?!». В общем, устроил там скандал. И в итоге мне дали подняться на судно «Родина».

Нас посадили на корабль «Родина», мы дошли до Хайфы, увидели гору Кармель, Хайфу, и вдруг судно начало тонуть. После нашего сигнала SOS два британских корабля пришли, зажали с двух боков и отправили судно на Кипр. Люди с нашего корабля хотели перейти на английское судно, сказали британцам, что они захватчики, и они нас притесняют. Поэтому нас и отправили на Кипр. После прибытия на Кипр меня ввели в «Пальмах». Люди сидели там, бездельничали, и я сказал: «Ребята, давайте добудем оружие, научим людей пользоваться оружием!». Меня спросили: «Ты нормальный? Ты хочешь, совсем испортить отношения с англичанами?». Я говорю: «А чего они должны знать, что и для чего мы делаем? Стрельба – это спорт. Будем заниматься общей физ.подготовкой. Это тоже спорт. А оружие будем прятать. Ни один охранник его не увидит». Мы начали обучать людей военному делу, и они, приплыв в Израиль, уже умели воевать, уже знали, что такое винтовка и что такое пистолет.

А.В. Как Вы стали членом «Пальмаха»?

Д.Б.-Б. Я попал туда по рекомендации начальницы «Брихи» в Австрии. Она знала о том, что происходило во время Второй мировой войны, и сразу подумала меня привлечь в «Пальмах», так как им требовались люди с боевым опытом. «Пальмах» – это было место для людей, у которых был боевой опыт.

А.В. Сталкивались ли Вы с отрядом мстителей, когда были в Европе?

Д.Б.-Б. Нет. Не слышал об этом. Это была очень засекреченная организация. До 1951-1952 года об этом ничего не было слышно.

А.В. Как вы получали оружие на Кипре?

Д.Б-Б. «Пальмах» через пещеры нам поставлял оружие.

А.В. Когда Вы вступили в «Пальмах» в Европе, как называлось ваше подразделение и как звали Вашего командира?

Д.Б.-Б. Я получил в Австрии удостоверение израильского отделения «Пальмаха». Удостоверение мне выписали из Израиля и прислали.

Когда я находился на Кипре, Ицхак Саде хотел любыми способами доставить меня в Эрец-Исраэль, я был нужен ему здесь. И в апреле 1948 года я все-таки попал в Израиль. Через пещеру пробрался на берег моря и оттуда на рыбацкой лодке приплыл в Израиль.

А.В. Как Ицхак Саде связался с Вами?

Д.Б.-Б. На берегу Израиля меня встретил на здоровом мотоцикле мужчина, который сказал, что завтра я попаду в красный дом, где предстану перед Ицхаком Саде. Он сказал: «Я тебя отвезу сейчас к твоей семье, но завтра ты стоишь перед Ицхаком Саде».

Саде меня допрашивал словно то НКВД под Москвой. Я говорил ему: «Я Давид, но у меня нет никаких бумаг!». А он отвечал: «Я тебе должен доверить людей, мне нужны доказательства».

В итоге меня назначили командиром роты. Членов местного «Пальмаха» ставили на более высокие должности, и надо мной поставили пальмахника. Мне дали звание, джип и послали по местным провинциям собирать людей, которые были танкистами и воевали в советской армии.

Часть номер 87! Я ее создал, я ее построил. Я был первым танкистом с таким боевым опытом в ЦАХАЛ. Многие видели танки только на фотографии, а я был первым настоящим танкистом в ЦАХАЛ. А в части номер 82 служили волонтеры из-за границы. Они были в основном англо-саксонцы. Их называли «Махал». Они прибыли сюда с деньгами, и поэтому их облизывали, как мороженое. У них был же такой организатор, как я. Мои солдаты ходили в столовую со столовыми принадлежностями под мышкой и с песней. В ЦАХАЛе тогда не знали о таких вещах. Солдат, которые не отдают честь офицеру, не было. За это полагалось наказание. Был случай, что один солдат неважно себя чувствовал и принес записку. Потом оказалось, что он подделал бумажку из поликлиники. На два месяца его лишили выходных. Эти два месяца он подписывал свое местонахождение у дежурного офицера.

Потом я перешел работать в танковую школу. Можете себе представить, что там творилось. Но я там навел порядок. Мои ботинки сейчас не так блестят, как были начищены наши ботинки тогда, а наши палатки были выставлены под шнурочек. Это было противоядие от внутреннего израильского разгильдяйства, типа «Так сойдет!». После того, как я начал наводить порядок, ко мне пришел начальник школы. Он был сыном друга Хаима Ласкова. А Ласков – это большая шишка! Он сказал: «Ты не перебарщиваешь?». Я ему отвечаю: «Пожалуйста! Займи мое место!». Он: «Не наглей!». В какой-то момент Ицхак Саде прибыл на мое построение, чтобы проверить, к чему привел порядок советской армии, который я смог внедрить в израильской танковой школе.

Представьте себе, что такое перейти с танка ИС-2 на Хочкис. Это маленький танк с экипажем в три человека. Командир танка Хочкис должен быть и наводчиком, и связистом, и командиром танка, а в моем случае еще и командиром роты.

Первая боевая проверка танка Хочкис в Эрец-Исраэль произошла тогда, когда нашу роту послали воевать против суданцев. Они разделили наши войска на две части и построили в этом месте укрепления. Нас послали прорвать эти укрепления, и это было наше первое испытание. Газа тогда была под властью Египта. Суданцы под командованием генерала Тага, которые находились в подчинении Египта, перерезали нам снабжение между нашими кибуцами и мошавами. Нам дали задание пробить дорогу в пустыню Негев через участок шириной примерно 20 километров. Мы продвигались на маленьких танках Хочкис, а этот участок был защищен многочисленными разнообразными противотанковыми укреплениями. Дали команду атаковать перед рассветом, но мы знали, что пехота не подоспеет раньше 10 часов утра. Я спросил у командира: «Есть ли у нас воздушная поддержка?». Он ответил: «Нет». Я спросил: «Есть ли артиллерия?». Он ответил: «Нет». Я спросил: «А как мы будем атаковать без поддержки в светлое время?!». Он говорит: «Давидка, мы солдаты».

Атаковали и теряли танк за танком! В какой-то момент осталось всего два танка, но я был бойцом Красной армии — сказали «Вперед!», значит вперед! Там располагалась школа, огражденная кактусами, в этих кактусах были установлены противотанковые заграждения и мины, а за ними стояло противотанковое оружие. Противник выстрелил и попал в нашу гусеницу, танк остановился. Как меня учили, я в такой ситуации выстрелил все свои снаряды в направлении врага, но дальше уже не знал, что делать. Мы услышали, что в люк стучат прикладом. Они хотели взять нас живыми. Я дал приказ водителю, чтобы он открыл аварийный выход внизу, и выбросил все дымовые шашки, которые у нас имелись в наличии. Танк окутался облаком дыма. Суданцы подумали, что танк горит и сейчас взорвется. Они убежали, а мы вылезли из танка и тоже убежали. Так мы спаслись.


Потом я принял участие в операции «Дани». Часть, которой командовал Моше Даян, была под номером 89, а моя под номером 82. В этой операции также принимал участие Ариэль Шарон. Нам дали задание обезопасить дорогу на Рамаллу через Бет-Набаллу. Мы дошли до деревни, название которой я даже не помню. Там не было ни души, это происходило в 30 километрах от Рамаллы. Потом вернулись в аэропорт Лод, а после этого нам дали задание занять Латрун и здание полиции Латруна, чтобы открыть дорогу на Иерусалим. Я рвал на себе волосы — ведь это было убийство! Все спланировали неправильно. Там в Латруне сидела полиция хорошо вооруженная, оборудованная, обеспеченная. Наши действия были абсурдными. Шамир в то время руководил фронтом. И куда он смотрел?! Приказ Бен-Гуриона есть приказ Бен-Гуриона, но абсурдно атаковать высоту днем на отрытой местности. Легионеры, которые держали высоту, простреливали каждый квадратный метр. Я сходил с ума, но командир мне сказал: «Ничего не поделаешь – это приказ Бен-Гуриона». Много человек там положили. Я не могу сказать, сколько солдат под Латруном получили ранения, но эти раненые стали инвалидами на всю жизнь. Мы победили в итоге, но такой большой ценой!

После военной карьеры я занимался торговыми делами Израиля в Африке — в Кении, Танзании.

Интервью: А.Василенко, В.Ройтберг
Перевод с иврита: В.Ройтберг
Лит.обработка: А.Василенко

Читайте так же

Цви Леванон

Первый раз, когда я вышел на задание, как член «Хаганы», оно касалось как раз нацистов. Мне приказали следить за морем, и высматривать немецкие подводные лодки, которые могли подойти к Тель-Авиву. Мне было тогда 15 лет. На подобные задания всегда выходили с девушкой. И если британцы тебя видели, то это выглядело так, что ты просто гуляешь с девушкой, а не выполняешь какое-то задание. От меня требовалось сидеть на том месте, где сейчас на набережной находится гостиница «Хилтон». Тогда там располагалось мусульманское кладбище. Смотритель кладбища удивленно спросил: «С каких это пор занимаются любовью на кладбище?». Я просидел с красивой девушкой ночь на кладбище, не увидел ни одной подводной лодки, ни одного корабля. А потом меня все-таки схватила британская полиция и отправила в тюрьму, которая находилась там, где стоит башня с часами в Яффо.

Мордехай Гихон (Гихерман)

Через некоторое время после завершения войны мы расположились на территории Австрии. Там находилось очень много немецких офицеров — нацистских преступников, которые растворились среди местного населения. И члены Еврейской бригады создали организацию «Тагмуль», что означало «месть». Целью нашей организации был розыск нацистских преступников, проведение военного-полевого еврейского суда над ними и казнь. Организация возникла как-то чисто спонтанно. В ней были такие люди, как Хаим Ласков, Меир Зореа (Зародински), Марсель Тобиас, Йоханан Фальц. Это была очень секретная организация— каждый ее член практически ничего не знал об остальных участниках, а за пределами организации о ее существовании знали единицы.

Ашер Дишон

Одной очень дождливой ночью ко мне пришел представитель «Хаганы» и сказал, что есть необходимость призваться в британскую армию. В Египте, государстве площадью миллион квадратных километров и населением миллион человек, находились немецкие войска под предводительством генерала Роммеля. Когда я призвался в армию, со мной в группе находилось 6 рядовых членов «Хаганы», и 6 человек из «Пальмаха». Сразу после призыва, мы не знали, что нам предстоит делать в Египте и вернемся ли мы в Израиль

Тамар Эшель

Мне было поручено быть связной, передающей сообщения из Израиля членам «Хаганы», находящимся в Лондоне, а также британским политикам. Сейчас я понимаю, что отсутствие электронных средств связи – это был огромный плюс к конспирации. Если бы мы пользовались такими аппаратами, как сегодня, то меня бы тут же схватили. Вообще-то, когда началась Вторая мировая война, то я хотела принять участие в боевых действиях, но мне не дали воевать – я была нужна «Хагане» в качестве связной по причине наличия у меня британского паспорта.

Ицхак «Толька» Арад (Рудницкий)

И утром я проснулся от лая собаки. Выглянул в окно – идет литовская группа коллаборационистов. Я бужу своих: «Немцы!». Взял ППШ, схватил одну мину на плечи и мы побежали из дома. Вышли со стороны противоположной той, которой шли литовцы. Поэтому они нас не сразу заметили – дом нас закрывал. Но через время нас все же стало видно. Я сразу дал очередь из ППШ. Я и еще трое ребят все же зашли в ближайший лес, а четвертого по дороге настигла пуля.

Элиша (Илан) Рои (Райх)

После создания бригады британцы начали подготовку личного состава. Она велась сначала в Палестине, затем на Суэце, потом в Александрии, и только в начале 1945 года бригада была переброшена в Италию. В Италии еще некоторое время велась подготовка, бригада пополнилась так называемым немецким подразделением разведчиков и диверсантов. Это были евреи, которые выглядели как немцы и свободно общались на немецком языке. Их готовили отдельно, они должны были выполнять различные задания на немецкой территории, но в Италии мы с ними объединились.

comments powered by Disqus