Германия
Benesch Felix
А потом наступила зима. С 1-го ноября неожиданно ударили морозы под 40 градусов. 40 градусов! Обувь порвалась, из нее торчало голое мясо. Мы постоянно грели ноги у огня. Одежда износилась донельзя, она уже не защищала от мороза. Весь батальон, а в батальоне обычно 400 человек с командиром, постепенно, человек за человеком, попал в лазарет в тылу. В конце концов, я тоже туда попал в полностью истощенном состоянии и с обморожениями. Это произошло в середине или конце ноября. Тогда в батальоне, слушайте внимательно, осталось примерно 60 человек!
Bauer Ludwig
Когда солдат поднимается в атаку, его жизнь становится несущественной. Но в этот момент он перерастает себя, получает признание самого себя, своей готовности умереть, признание, которое он не получал в мирное время. Так становятся необычайными, большими людьми. Хороший солдат показывает уверенность в себе.
Carius Otto
Если вы меня спросите, как я пережил первую зиму, то я могу только сказать, что я там был, но не знаю, как я там выжил. Мы зимовали на открытом месте почти в 50 градусный мороз. Снабжения нет, все замерзло. Из еды только лошадиное мясо и замерший хлеб. И тот надо рубить топором. Никакой горячей еды. Слово "гигиена" вообще исчезло как понятие! Снег, ледяной шторм, никакой зимней одежды. Танков уже нет, осталась только одна черная униформа. А в снегу в ней просто прекрасно, очень хорошо! Сидишь и ждешь, когда тебя атакуют привыкшие к снегу, одетые в маскхалаты, хорошо обученные русские лыжники…
Handt Dietrich-Konrad
Отсюда в конце мая меня направили на курсы офицерского резерва (Третья рота офицерского резерва – 3. Offiziernachwuchsкompanie), где из нас готовили командиров отделений. Очень много было занятий по тактике: задействование МГ в бою и т.п. Среди прочего перенимали русский опыт, существовало тогда расхожее выражение: «Русские это умеют». Учились, например, зимой прицеплять к танкам санки и другим уловкам, подсмотренным у противника. Такими уж изобретательными мы не были, кое-что приходилось заимствовать.
Kuehn Heinz
До начала войны я плохо представлял себе Россию, об Украине же вообще ничего не знал. У нас тогда о русских, украинцах не было и речи – войну вели против большевиков. Мы были отменно мотивированы, старания послужить на благо Отечества хоть отбавляй, трудностей, опасностей не боялись. И все же, стоило мне узнать немного страну, где пришлось воевать, сомнение – а хватит ли у нас сил выиграть эту войну? – появилось помимо воли. Здесь все давалось трудней, чем в Европе. Расстояния, погода, дороги, язык. Ремонтники, обоз безнадежно отставали – нам приходилось бросать пушки из-за мелких поломок. Не один я засомневался, были и такие, кто с самого начала не верил в успех – вслух такое, конечно, не говорилось, но можно было догадаться.
Bartl Heinz
Ночью я стоял в карауле и потребовал от приближающегося человека назвать пароль или я буду стрелять. Этот человек спросил меня: "Вы меня не знаете?" В полутемноте я увидел широкие красные полосы на брюках и ответил: "Нет, господин генерал!" Он спросил: "Сколько вам лет?" Я ответил : "16, господин генерал." Он ответил: "Какое свинство!" и ушел. Той же ночью нашу часть сняли с фронта и отвели в Дрезден. Это было ужасно! Город был разрушен до основания. Там был только металлолом, только разрушенные дома. В бой мы так уже и не попали, война закончилась.
Buentgens Ernst
И вот, наконец, мы в месте, на солдатском жаргоне называвшемся «шланг» (русское название – «Рамушевский коридор»). Всего пятнадцать километров длиной, в некоторых местах шириной лишь до двух километров, «шланг» был единственным наземным путем к окруженным под Демянском войскам. Его надо было удержать во чтобы то не стало. Здесь война началась для меня по-настоящему.
Ernst Walfried
25 января 1945 года запомнилось мне на всю жизнь. «Вы знаете, какой сегодня знаменательный день?, – заявил наш «клоун»-весельчак, забавлявший товарищей, – Нет? Осталось ровно пять дней до очередной годовщины прихода фюрера к власти!... И вот теперь мы здесь...» Среди ночи нас подняли по тревоге: русские объявились в паре километров от лагеря. Рассвело и мы смогли отчетливо разглядеть в бинокль вражеских солдат, сидевших на броне танков. Очевидно, прорыв русских на этом участке явился полной неожиданностью: по дороге, без всякого охранения, шли два транспорта вермахта. Прямо на пушки. Водители явно не подозревали об опасности. Бах! Бах! – и машины вспыхнули факелами.
Schillinger Rupert
Пистолеты-пулеметы были только у командиров отделений. Русские в некоторых вещах нас невероятно превосходили. Русские пистолеты-пулеметы работали зимой, а немецкие замерзали. У русских была одна марка автомобилей. Когда автомобиль ломался, русские всегда могли взять запчасти с другого автомобиля, а у нас было огромное количество разных марок автомобилей и отремонтировать их было очень сложно.
Morell Wolfgang
Уже 22-го января я попал в плен. Я находился один в боевом охранении, когда увидел группу русских солдат человек пятнадцать в зимней одежде на лыжах. Стрелять было бесполезно, но и сдаваться в плен я не собирался. Когда они подошли поближе я увидел, что это монголы. Считалось, что они особенно жестокие. Ходили слухи, что находили изуродованные трупы немецких пленных с выколотыми глазами. Принять такую смерть я был не готов. Кроме того я очень боялся, что меня будут пытать на допросе в русском штабе: сказать мне было нечего – я был простой солдат. Страх перед пленом и мучительной смертью под пытками привел меня к решению покончить с собой.
Больше историй