Ewert Gottfried

Опубликовано 28 августа 2012 года

41091 0

Я родился в 1921 году, так что когда началась война мне было 18 лет. Меня должны были призвать осенью 40-го года, но призвали меня досрочно. Так что в декабре 1939 года я поступил во второй пехотный полк одиннадцатой пехотной дивизии в Алленштайне, в Восточной Пруссии. С этим полком в звании ефрейтор я участвовал во французской компании. Честно говоря, участвовать в боях во Франции мне не пришлось. Наша дивизия была в резерве и шла сзади. Но мы невероятно много шли пешком за наступающими частями. При запечатывании котла под Дюнкерком за 48 часов наш полк прошел 150 километров! Это сумасшествие! Французская кампания была выиграна моторизированными частями, а не пехотой. После войны во Франции всю дивизию перебросили обратно в Восточную Пруссию, на мою родину.

Уже в январе месяце 1941 года я поступил в военную школу в Потсдаме, которой учился пять месяцев и в мае я вернулся в свой полк в звании лейтенанта. В полку я принял пехотный взвод. Я всю войну прошел со своим полком. Семь раз был ранен, но всегда возвращался в свой полк. И покинул его только осенью 1944 года, когда в Курляндии был тяжело ранен. Разрывом мины мне почти оторвало стопу. На этом моя война закончилась.

Перед тем как началась война с Советским Союзом, у вас было чувство, что скоро начнется?

Нет… совсем нет. Я весной 41-го в университет поступать собирался. Много учился и очень был удивлен, когда началась война. Ночными маршами мы вышли к границе с СССР. Минимум неделю шли, только по ночам и вышли к литовской границе где-то 20-го июня совсем незадолго, за пару дней до начала войны. Мы совсем не знали, что нам предстоит. Во время этого марша ходили тысячи слухов. По одной из версий Советский Союз должен нам был дать проход через Кавказ в Персию и оттуда в Африку. То, что мы нападем на Россию никому и в голову не приходило.

Вечером, перед днем начала войны нам зачитали обращение Гитлера. Было сказано, что завтра в пять утра мы наступаем, были выданы боеприпасы и дело началось. Все было очень быстро. Возможности о чем-то подумать не было. Помню, вечером ко мне подошел старый фельдфебель и как-то очень неуверенно и удивленно спросил: "Скажите, господин лейтенант, может, вы мне можете объяснить, почему мы нападаем на Россию?" Что я мог объяснить?! Такой приказ! Мы были очень удивлены. То, что наверху, руководство, знало, это понятно. Но для нас, внизу, это был полный сюрприз. Полный! Но как солдат, ты получаешь приказ и маршируешь выполнять, дело понятное.

Мы начали наступление из Кромбахского леса, находившегося на бывшей прусско-литовской границе. Наша рота была на велосипедах, поскольку по опыту французской кампании в каждом пехотном полку одна рота была посажена на велосипеды. В первые дни войны я безумно много ездил, но в итоге было решено отказаться от велосипедов, поскольку дорог для них не было. В России нельзя вести войну на велосипедах.

Первый бой был с русскими пограничниками. Пограничная застава заняла оборону в оборудованных окопах. Первые потери, первые пленные. Несмотря на сопротивление, в этот день мы прошли 30  километров по Литве. Через несколько дней мы вышли на реку Юра у города Паюрис. К этому времени полк уже потерял пять офицеров.

На Юре пришлось штурмовать бетонный бункер укрепрайона. ДОТы еще не были готовы, не закамуфлированы. Но уже они были заняты войсками. Переправа через реку и штурм были не простыми и у нас были очень чувствительные потери. Русские солдаты, как и ожидалось, были очень храбрые и очень устойчивые в обороне. С ними было тяжело. Но мы с самого начала, с первых тяжелых боев, привыкли их побеждать.

На третий день начались интенсивные контратаки русских танковых частей. Как я потом узнал это был 12-тый мехкорпус. На реке Дубисса  нас атаковали КВ-2, Klim Woroschilow ((Здесь и далее латиницей выделены слова, произнесенные по-русски – прим. Артем Драбкин) номер два. У него вот такая пушка 15 сантиметров! Огромный танк! Абсолютно, абсолютно непобедимый! Пехота могла от него только убежать. С ним ничего нельзя было сделать! С ним мог справиться только 8,8 сантиметров Флак. Этот танк появился на мосту через Дубицу. Переехал мост, раздавил наши противотанковые пушки, раз-два и готово. К счастью потом он застрял. Они были слишком тяжелые и не маневренные.

Были напряженные бои с русскими танками Т-26, но нашими противотанковыми средствами мы их отбивали. Этот 12-тый механизированный корпус в последствии был разбит нашими танковыми частями. Когда мы маршировали на Ригу, неожиданно из леса выехали три русские машины и пристроились в нашу колонну. Их окружили и тех, кто в них был взяли в плен. Одним из пленных оказался генерал, командир этого самого 12-того механизированного корпуса. Он не знал, что мы так далеко продвинулись.

«Описывает начальник 15-й роты 3-го пехотного полка 21-й пехотной дивизии обер-лейтенант Ритген (Ritgen): ”Это случилось, в 10.30 в лесу около Кекавы (Kekau), примерно в 20 км от Риги, когда произошла краткая остановка. Подразделения и части, несколько растянувшиеся из-за быстрого темпа, сомкнулись и построились для атаки и броска на Ригу... Пока они стояли, произошел инцидент, характерный для тогдашней обстановки. Из леса послышался шум моторов, и прежде чем мы поняли, что происходит, из лесной просеки выкатились на наше шоссе три закрытые легковые машины. Команда, отзыв, оружие взято наизготовку, возбуждение там и тут, и загадка уже разрешена. Русский корпусной штаб, ничего не подозревая, попался нашей маршевой колонне, и мгновенно был окружен нашими солдатами. Сопротивление и бегство были невозможны. Так дешево в дальнейшем мы никогда не брали в плен русских генералов – им пришлось с их автомашинами включиться в нашу маршевую колонну и под охраной участвовать в броске на Ригу”. Кто тогда попал здесь в плен, не догадывался никто. Сегодня это довольно ясно – генерал-майор Шестопалов, командующий 12-м механизированным корпусом с его ближайшим штабом»." (комментарий с форума ВИФ2)

Надо сказать, что на севере русские силы окружить не удалось. Русские отступали в порядке и по приказу. Они взорвали все мосты.

Когда брали Ригу, я был в передовом отряде, составленном из моторизированной части и нашей роты. Нашей целью были мосты под Ригой. Тяжелейшие бои. Мост, который мы должны были захватить взлетел на воздух прямо передо мной. Я не добежал до него 15-ти метров. В тот день у нас в роте погибло более 30-ти человек.

При взятии Риги моя рота потеряла всех офицеров. Командир роты погиб, двое взводных были ранены. Меня назначили командиром роты, но через несколько дней и меня ранило. Так что я недолго был командиром роты, да и слишком молод я был для этого. Когда вернулся из госпиталя был на разных должностях, адъютантом батальона, взводным в разных ротах. У нас были такие потери, что в мае 1942 года полк стал двухбатальонного состава.

Как меня ранило? В городе Вользаков выглянул за угол дома и неожиданно увидел, что на ограде какого-то садика сидит русский солдат. Увидев меня, он вскочил, бросил ручную гранату. Она взорвалась рядом со мной. У меня весь бок был в осколках. Первую помощь оказал врач полка, а потом меня отправили в латвийскую больницу в Шауляе. Там мне сделали несколько операций, осколки вытащили. Из Шауляя довольно скоро меня самолетом перевезли в Кенигсберг. Уже в августе я снова в полку.

Основные потери у вас были от стрелкового оружия или от артиллерии?

От стрелкового. От артиллерии в первое время меньше, но потом основные потери были от артиллерии.

Как вы можете оценить, кто был у немцев эффективнее - пехота или артиллерия, от кого русские больше страдали?

Русские страдали от нашей артиллерии. У нас были отличные корректировщики и высокая концентрация огня. Так что когда пехота шла в наступление сопротивление уже было сломлено.

Когда мы вошли в Россию - вот там начались настоящие бои. Под Сольцами наш дивизия попала под контрудар. Я в это время лежал в госпитале, но слышал потом рассказы, как был атакован штаб нашей дивизии. Слава богу, командира дивизии там не было, он был впереди. Потери были очень большие. Например в соседней дивизии, которая шла за нами во время обеда, солдаты собрались у полевой кухни. В этот момент их атаковали. Результат - 46 трупов в роте. Сначала мы были неосторожными, но быстро выучились. По результатам этих боев было большое разбирательство.

Как вас встречало местное население в Прибалтике?

Местное население нам было очень, очень радо. Когда мы переходили литовско-латвийскую границу, нас встречали пирожками и холодным молоком из ручья. Я съел горячий pirog и запил его холодным молоком в результате сильно испортил себе желудок.

От немецких солдат часто можно услышать, что русские солдаты были очень жестокими. Что вы можете сказать по этому поводу?

Уже на третий день войны солдаты из соседнего полка попали в плен. Русские им выкололи глаза и всех убили. Один фельдфебель притворился мертвым и потом рассказал. Это стало широко известно, и с самого начала был страх, что в плену будут плохо обращаться, издеваться. Такой настрой был почти до самого конца войны. Мы больше боялись попасть в плен, чем умереть. Только в конце войны стало совсем наоборот.

Вы видели, чтобы русские солдаты сдавались в плен организованно, подразделениями?

Я сам этого не видел. Мы брали довольно много пленных, кроме того очень много было перебежчиков. Мы всегда знали планы русской стороны, потому что перебежчики нам всегда рассказывали. Так продолжалось до конца войны. Конечно, когда у русских начались успехи, перебежчиков стало меньше, но все равно были. Потому что им было страшно, они знали, что при наступлении они встретят сильное сопротивление. Они боялись за свою жизнь, и это понятно.

 

В вашей роте или батальоне кто-нибудь перебежал к русским?

Да. В моей роте зимой 41-42 года один перебежал на сторону русских. Он был старый коммунист, но мы этого не знали. Это был политически убежденный человек, абсолютный противник режима. Однажды он исчез, а потом у нас появились листовки с его обращением. Так мы узнали его судьбу. Но это было очень, очень редко. У одного вообще перебежать не получилось, русские его обратно послали, не взяли, испугались, что он опять обратно перебежит, он не смог им доказать, что он их друг.

В августе мы взяли Новгород и должны были наступать дальше на восток, но это наступление отменили, и мы пошли вдоль реки Волхов и большой дороги на север, в направлении Чудово. В сентябре мы были к северу от Чудово, недалеко от Кириши. В этом gorod был большой нефтеперерабатывающий завод.

В 1920-х годах было открыто железнодорожное движение по линии Ленинград — Мга — Сонково, построен мост через р. Волхов и возникла железнодорожная станция Кириши. Вокруг станции началось строительство рабочего посёлка, который тоже назвали Кириши. В нём был построен комбинат стандартного домостроения и началось строительство крупного лесохимкомбината и спичечной фабрики (было прервано войной). 
В 1961 году в Киришах началось строительство нефтеперерабатывающего завода. В 1963 году Киришская стройка была объявлена Всесоюзной Ударной Комсомольской стройкой (комментарий с форума ВИФ2).

Так получилось, что в этом месте мы застряли до начала 1943 года. Топтались туда-сюда, на одном месте.

Почему, с вашей точки зрения, советская сторона смогла остановить ваше наступление?

Да, у них это получилось просто потому, что у нас кончились силы. С севера, например, всю первую танковую группу перевели в центр. И у нас не осталось никаких моторизированных и танковых частей, только пехотные дивизии. Тем не менее, мы могли бы дальше наступать, но началась зима, к которой мы были к ней полностью не готовы. Перед началом зимы мы наступали в направлении Волховстрой, в котором была большая электростанция. И зимой мы там застряли, потому что замерзли, у нас не было вообще никакой зимней одежды.

Какой процент новых солдат был к осени?

Тяжело сказать. В пехотной роте было 180 человек, из них 40 в обозе, примерно 150 человек в трех взводах воевали. Но такое количество было только в начале. Потом в ротах было по 60-80 человек. После 22-го июня полностью укомплектованными мы больше никогда не были. К осени потери составили две третьи от общей численности. ВО взводе было 48 человек к осени из тех, с кем я начинал компанию осталось 10 с учетом того, что многие, как и я, возвращались из госпиталей в свою часть. Остальные новые. В каждой дивизии был резервный батальон, из которого солдат и унтер-офицеров распределяли по ротам в зависимости от потерь. Над сказать, что первый полный резервный батальон дивизия получила только в ноябре 1941-го года. До того приходили отдельные бойцы, как я, например, прилетел из госпиталя. К этому времени роты были уже очень слабые.

В конце осени, до наступления зимы, какое в пехоте было настроение?

Мы уже многих потеряли, но когда есть успехи, настроение хорошее. В октябре наступил период распутицы. Дивизия встала между Чудово и Волховстроем. Двигаться вперед мы не могли. Потом мы продолжили наступление в направлении на Тихвин. Мы наступали, каждый день брали деревню или две, снова и снова наступали, с большим трудом, с большими потерями, но все-таки продвигались.

Тут пришла зима с этими ужасными морозами и боевой дух  упал, хотя сил наступать еще были. Представьте: 40 градусов мороза, а вместо зимней одежды у вас только шинелишка без подкладки, тонкие штаны и сапоги. Никаких fufaek с ватой! У нас даже зимних шапок не было! Были пилотки, которые мы заворачивали на уши, но это не спасало. Было пиздец как холодно! Ты мерзнешь, думаешь не о войне, а о том как выжить, как согреться больше ни о чем. В таких условиях наступление быстро заканчивается. Русские перешли в контрнаступление и наши части, которые были в Тихвине, должны были отступить до железнодорожной линии Москва - Ленинград. На линии железной дороги у нас была оборонительная позиция.

Во вторую зиму мы получили зимние сапоги на меху, настоящую зимнюю одежду. Но надо сказать вторая зима была не такая холодная, как первая.

Как вы спасались от холода в первую зиму? Были какие-то хитрости?

Ха-ха. Против холода не существует хитростей… Ноги замерзали очень быстро. Если у вас кожаные сапоги, и вы ходите по колено в снегу, то снег тает на коже, вода проникает сквозь поры, и у вас мокрые ноги. На морозе сапоги промерзают. Если у вас промерзли ноги при минус 30, то на следующее утро у вас нет ног. Потери от обморожений были гораздо выше, чем боевые потери. Поэтому засовывали в сапоги бумагу. У павших русских солдат снимали валенки. Я лично этого не делал, но могу представить, что кто-то менял свои сапоги на валенки у военнопленных.

Это было во время наступления на Волховстрой. Я был тогда адъютантом батальона. Мы пришли в населенный пункт Глашево переночевать. Развели костер. Я снял свои абсолютно мокрые сапоги и положил их к огню, чтобы высушить. На следующее утро я обнаружил, что они ссохлись и стали совсем  малеькие. Я не мог их одеть, и чтобы натянуть стал бить ногой по стене, пока не вбил ее в сапог. Так же я поступил и со вторым сапогом. Сделал один шаг, раздался треск, и от обеих подошв отлетели куски кожи. Я остался в одних носках. Я не знал что делать, но тут, к счастью, пришел наш снабженец, фельдфебель, я у него спросил, не ли у него случайно сапог. Он выяснил мой размер ноги и дал мне дал абсолютно новые сапоги, даже еще ни разу не чищенные. Я был счастлив! Выкинул мои старые сапоги, надел новые, а через восемь дней уже лежал в госпитале в новых сапогах с новым ранением. Против холода нет защиты, если нет нормальной одежды. У нас даже одеял не было. Спать в лесу, при минус 30, когда нет одеяла, только тонкое пальто - это смертельно. Тогда ты не о войне думаешь, а только о том, как выжить. Было очень плохо.

Русские солдаты получали водку, чтобы согреться, ежедневно. У вас было что-то подобное?

Водка? Алкоголь? Да иногда из Риги привозили коньяк, но не от мороза. Алкоголь на морозе не согревает, а убивает. Это только момент, когда кажется, что тепло.

Горячая еда была все время?

Да. Наша полевая кулинария училась у русских. В 1905 году, на русско-японской войне, на русской стороне были немецкие наблюдатели. Там они увидели первые полевые кухни. Они установили, что за счет того, что еда готовилась во время марша, а не после него, скорость марша увеличивалась в два раза. Эти полевые кухни были сразу же скопированы немецкой армией и в 1914 году наша действующая армия имела эти полевые кухни. Кухни работали отлично, несмотря на тяжелые условия. С ними рота могла делать дневной переход 30 километров.

Осенью как вам объясняли, что блицкриг не сработал?

Ха-ха, объяснять нам ничего не объясняли. Мы должны были продолжать воевать, хотим мы или не хотим. Мы, конечно, заметили, ха-ха, что блицкриг не сработал, но война шла дальше, надо было воевать.

Отношение местного населения в России отличалось от того, что было в Прибалтике?

Я бы сказал, что во время наступления мы с местным населением особенно не общались. Но в обороне, например у Чудово на линии Чудово - Ленинград, где мы долго стояли, там было много гражданского населения. Это гражданское население работало у нас в обозах. За еду они нам стирали одежду и помогали по хозяйству. Были очень хорошие, разумные отношения.

Как было с парикмахерами, вы носили усы или бороды?

Нет. У нас обычно были короткие волосы, но не такие короткие, как в Красной Армии, а нормальные короткие волосы, плохо постриженные, потому, что возможности не было. Побриты мы были тоже плохо. Мы конечно пытались быть чистыми, насколько возможно, но в грязном окопе нельзя быть чистым. В наступлении и в отступлении это вообще невозможно. Особенно плохо в отступлении – в наступлении хотя бы паузы бывают. Мы очень быстро у русских выучили, как построить сауну или banja. В 41-м я уже построил первую banja. Когда мы были на позиции, мы всегда старались как можно быстрее построить banja. И минимум раз в неделю, или когда возможность была, помыться. Днем часто ничего не происходило, было тихо, и мы отходили назад, парились, потели, надевали чистое белье, пытались избавиться от вшей. В батальоне, например, когда я был адъютант батальона, это все было гораздо проще. Там у нас были разумные удобства, можно было ежедневно мыться и бриться. А когда сидишь в дыре, это все существенно хуже. Но и там мы пытались мыться и оставаться чистыми. Если не мыться, то солдат быстро выходит из строя. И у меня был один солдат, который таким способом пытался себя сделать непригодным к службе. Не мылся, пытался получить чесотку и попасть в госпиталь. Мои унтер-офицеры каждое утро его заставляли мыться.

 

В вашем батальоне были ХИВИ?

Да. Два-три человека на роту. Помогали воду принести, топили печки, за лошадями ухаживали, в обозе работали. Потери были большие, людей не хватало, вот они заменяли немцев на подсобных работах. Оружия у них не было, в боях они не участвовали. Я знаю, что многие из них строили дороги. Гати мостили через болота. Это были очень хорошие люди, которые всегда шли рядом с нами даже в отступлении. Мы знали друг друга, вместе жили и отношения были очень хорошими. Никаких проблем.

Какое оружие было у вас во взводе?

В батальоне были три стрелковые роты и рота тяжелого оружия. В тяжелой роте были два взвода тяжелых пулеметов и один взвод минометов 81  миллиметров. Пехотный взвод стрелковой роты имел обычно четыре отделения, каждое отделение из 10-ти человек, которым командовал унтер-офицер с пистолетом-пулеметом, один легкий пулемет, у остальных были карабины. В 1943-го мы получили новое оружие - автоматические карабины - штурмгеверы. У нас в полку проводились их армейские испытания. Наш батальон первым был полностью перевооружен  штурмовыми винтовками. Это прекрасное оружие, дававшее Невероятное увеличение боевых возможностей! У них были короткие патроны, так что боеприпасов можно было брать больше. С ней каждый человек становился практически как с ручным пулеметом. У них по началу были детские болезни, но их исправили. Поначалу у нас изъяли пулеметы, но в конце 1943 года под Колпино мы установили, что с этими винтовками, но без пулеметов, мы в обороне не можем обойтись и очень быстро пулеметы ввели обратно. Так что во взводе были пулеметы и штурмовые винтовки. Другого оружия у нас не было. В самом начале войны в роте были еще 5-ти сантиметровые минометы, но их очень быстро сняли с вооружения, во-первых, потому, что они были очень тяжелые, а во-вторых, потому, что много боеприпасов с собой не возьмешь - тоже очень тяжелые.

Верно ли, что пулемет был основным оружием в обороне?

Да. Ну и артиллерия, конечно. Главное оборонительное оружие это все же артиллерия. Она несет основную нагрузку. Пехота вступает позднее, если случается что-то неожиданное. Основное оружие пехоты в обороне - карабин, штурмовые винтовки, легкий пулемет и тяжелый пулемет, на лафете. У нас в пехотном полку было еще две специальных роты - противотанковая рота, с 3,7-и 5-ти сантиметровыми противотанковыми орудиями и одна рота пехотных орудий, из двух легких взводов - шесть легких, 7,5-сантиметровых пушек, и одного взвода тяжелых пушек 15 см, которые подчинялись непосредственно пехотным командирами. Они всегда были с нами, это было, конечно, очень большое усиление.

Чем были вооружены командиры?

У командиров взводов и рот были пистолеты-пулеметы. Так же были пистолеты. У меня был П-38 Вальтер.

Ручные гранаты?

Да, конечно, «колотушки», их потом сняли с вооружения В 1942 году были яйцо-гранаты. Их выдавали по потребности, когда надо, на марше их в машинах перевозили, у солдат было достаточно поклажи. К атаке их выдавали. Мы их носили в поясной сумке реже в рюкзаке, чтобы был резерв.

Зимой оружие отказывало?

Да, зимой, при низких температурах, смазка замерзала и оружие не работало, но с этой проблемой легко было справиться - надо было просто полностью убрать смазку. Дело опыта - мы этому быстро научились. Пулеметы прекрасно работали. МГ-42 был первоклассный, очень хороший пулемет, никогда не отказывал.

Трофейным оружием пользовались?

Перед тем как меня первый раз ранило, я добыл себе русский пистолет-пулемет, потому что у меня немецкого не было. Он был очень хорош, но где он остался, я не знаю. Но это скорее случайность Русский пистолет-пулемет работал прекрасно. У него был или дисковый магазин или рожок. Дисковый магазин был хороший, но тяжелый. Оттягивал ствол вниз, не очень сильно, но оттягивал. С винтовкой СВТ мне сталкиваться не приходилось.

У Киришей в обороне вы рыли окопы? Там же сплошные болота.

Окопы? Рыли в промышленных количествах. У каждого солдата была саперная лопатка, которую носили на поясе. Можно сразу было вырыть небольшое углубление, чтобы спрятаться. В обозе был шанцевый инструмент. В болотистой местности из стволов деревьев строили бункеры. Причем стены делали из двух слоёв бревен, а промежуток между ними заполняли землей. Я себе бункер сделал в насыпи железной дороги Москва – Ленинград. Перекрыл его шпалами.

Как вы оцениваете тактику русских зимой 42-го года?

Тут мне надо хорошо подумать. Русские солдаты очень храбрые и способны перенести много страданий, много вынести. Но командование было посредственным. Они все время повторяли одно и то же. Все время одно и то же. Потом в 44-м, 45-м году командовать стали лучше, научились водить большие соединения, быстро наступать. Такой пример. Мы отступили к предмостному укреплению в Киришах. Его необходимо было удержать, поскольку надеялись с него начать новое наступление,  но сил для этого уже не было. У нас там был усиленный полк и артиллерия, больше ничего не было. Это предмостное укрепление Красная Армия пыталась захватить. Раз за разом, раз за разом, каждый раз одно и тоже. Наша дивизия там подбила один за другим 200 танков! Это было абсолютно не нужно. У нас не было никаких сил оттуда наступать! Они это знали! Но Сталин приказал, и они снова и снова наступали. Огромное количество там погибло. Можете представить, небольшое пространство, и по нему стреляли три пристрелявшихся артиллерийских полка! Как только мы замечали, что русские снова наступают, артиллерия разносила все в пыль. Конечно, в течение тех трех недель наш полк был натурально перемолот, полностью уничтожен, но мы могли его заменить.

Когда война началась, какой средний возраст солдат был у вас во взводе?

Солдаты были 1937 года призыва. Старые. Их призвали на два года, но не демобилизовали, оставили служить. Пополнение приходило помоложе, но средний возраст солдат был около 25-ти лет. Унтер-офицеры постарше, солдаты помоложе. К концу войны призывали в 17-18 летних, но не могу сказать, что их было очень много.

Изменялся ли уровень подготовки солдат в начале и в конце войны?

Каждая дивизия имела резервный батальон из четырех рот, находившийся на родине. Там солдаты проходили подготовку в среднем на протяжении трех месяцев. После окончания обучения их распределяли по боевым полкам. Уровень подготовки оставался примерно одинаковым.

Были ли в вашем подразделении снайпера?

Снайперов было немного. Нас было шесть братьев и все воевали. Двое погибли. Старший брат Хайнц командовал батальоном в моем полку. Одно время я даже служил под его началом командиром роты. Он был награжден Рыцарскиим крестом и дубовыми листьями к нему. Он ужасно долго был в русском плену. Младший брат был снайпером  в первом кенигсбергском пехотном полку. Он был хороший охотник и великолепный стрелок. Под Синявино у него были регулярные дуэли с одним русским снайпером. И он проиграл, потому что один раз ошибся.

Как часто вы были в отпуске?

Обычно у солдат было три недели отпуска в год. У тех, кто в обозе - чаще, а у нас чаще были отпуска по ранению. Сначала ты едешь домой, там три недели отдыхаешь, потом едешь обратно. В общем, это занимало минимум месяц. Месяц без войны это очень хорошо! Поезда с отпускниками отправлялись из Гатчины. Тогда она называлась Красногвардейск. Помню, после очередного ранения я на прекрасном скором поезде поехал на родину. Главное было проскочить район  между Красногвардейском, Лугой и Плескау (Псков) Там было очень много партизан, которые взрывали поезда, наносили большие потери. Один я вез из-под Ленинграда в Лугу резервную роту, без оружия. Партизаны взорвали дамбу, повредили рельсы. Поезд встал. Я уже было приказал камни приготовить для обороны, но обошлось, слава богу. С двух сторон подошли ремонтные поезда, быстро заменили рельсы, остановили воду. Все это заняло один день.

 

Самое опасное русское оружие?

Самым опасным русским оружием был, без сомнения, танк Т-34. Впервые мы их увидели в ноябре 1941-го года. До этого мы сталкивались только с легкими танками и тяжелыми КВ. В ноябре 1941-го года пришли первые Т-34, и это было для нас очень неприятно, потому что против них мы ничего не могли сделать. В пехотном полку был один взвод пятисантиметровых противотанковых орудий, но даже они Т-34 спереди не пробивали. Это был танк, который до 1944 года тотально превосходил все типы наших танков. Даже Т-4. С Т-34 мы мог справиться только 8,8 сантиметров Флак. Т-34 был превосходный танк, без каких-либо сомнений. У него был очень большой радиус действия, дизельный двигатель. На одной заправке он мог проезжать 500 км! Для танковых прорывов он был идеален. Потом, когда мы получили Пантеры и Тигры, им стало хуже. Пантеры и Тигры пробивали танки всех типов.

Какое оружие вы использовали против танков?

Т-мины. Их забрасывали на моторное отделение. Так мы уничтожили значительное количество Т-34 у моста в Кириши. Мы одними из первых получили кумулятивные магнитные мины. Бросаешь ее, она прилипает к танку и взрывается. Но хитрые русские быстро приспособились и начали обмазывать танки цементом  В 1944 году мы получили фаустпатроны. Мы тогда стояли под Нарвой. Я, как командир роты, первый его попробовал. Очень хорошее оружие. Но, конечно, русские танковые части очень быстро к ним адаптировались. Не подпускали противника близко. Они знали, что если есть пехота, то ближе 80-ти метров лучше не подходить. Они останавливались на расстоянии 100-200 метров и расстреливали из пушек, к ним нельзя было подойти. Во время отступления мы потеряли огромное количество противотанковых пушек. Во время отступления только группа армий Центр 700 противотанковых пушек. Они были слишком тяжелые, их нельзя было тащить, и если машина сломалась или небыло бензина их бросали. Так у нас не осталось дальнобойной противотанковой артиллерии. И танки Красной Армии это очень быстро обнаружили. Они останавливались на расстоянии и расстреливали пехоту из пушек. Когда пехотинец копает себе укрытие, остается земля, и если нет времени или возможности замаскировать этот холм земли, то он виден танковому наводчику. Вот эти укрытия расстреливались одно за другим. У пехотинцев от этого была депрессия. Слава богу, меня там уже не было - меня ранило при отступлении. То что я рассказываю, я слышал от моих товарищей. Они там невероятно страдали. Так что каждая армия очень быстро приспосабливается к вооружению другой армии.

Кому давали фаустпатроны?

Тем, кто мог с ними обходиться. В принципе он очень примитивно устроен. В конечном итоге в пехоте они у всех были. Русские их быстро скопировали и весь мир изгваздали этими РПГ-7, R-P-G, все арабы и черт знает кто, все сидят с этими РПГ.

Можете что-нибудь сказать о русской артиллерии?

Прежде всего, очень массовая, сильная. Стреляла хорошо. Меня один раз буквально «выстрелили» из бункера. Это был 7,62-сантиметровая пушка, которую они использовали для подавления опорных пунктов. Мы сидели в бункере, во второй линии, с первой нас уже выжали. Тут в ста метрах впереди от нас разорвался снаряд. Я еще подумал, что стреляют вероятно в меня. Через 2 - 3 минуты снаряд разорвался в ста метрах за бункером. Я моим солдатам закричал: "Вон отсюда!" Мы выскочили как сумасшедшие, и третий снаряд попал точно в бункер и разрушил его. В вилку нас взяли. Я был рад, что вовремя заметил. Ты либо учишься либо погибаешь - это как охота на зайцев: старые зайцы знают все трюки. Русская артиллерия была ужасно сильная.

Русская авиация?

Сначала русской авиации почти, я бы даже сказал, вообще не было заметно. Очень быстро всех сбили. Я видел как эскадрилья бомбардировщиков пыталась бомбить Дюнабург (Двинск/Даугавпилс) Их всех, кроме одной машины, сбили. Бомбардировщики очень быстро исчезли. Иногда прилетали «рата», но редко. Сначала они нам не очень мешали. Но когда началось отступление все изменилось. Нас очень много бомбили. И все же они были не такие сильные, как западные силы, англичане, американцы. Те были гораздо сильнее.

Были у прозвища для штурмовых самолетов?

Да. Тех, что атаковали на при отступлении русские, по-моему, называли schturmovik. Он был легко бронирован. Они атаковали с бреющего полета. Я еще в них стрелял, но ни одного не сбил. Очень нервировали нас. В 44-м они уже много хлопот доставляли. Еще были легкие ночные бомбардировщики, Р-5. Они не сильно вредили, но нервировали. Все время кружили, цели искали. Но как же назывался этот штурмовик,. Во время отступления от Нарвы нас атаковала эскадрилья двухмоторных бомбардировщиков «Бостон» Я лежал на картофельном поле, смотрел вверх и видел, как открываются бомболюки. Это было не здорово. Но, к счастью, бомбы пролетели мимо. Но на западе было гораздо хуже. Во Франции, в Нормандии по дорогам практически невозможно было двигаться. Они везде висели.

Сталинский орган?

Сталинский орган, да! Впервые мы встретили его в ноябре 41-го. Он нас очень удивил. В установке было по-моему, 48 ракет и конечно попасть под его залп было очень неприятно. Я вам так скажу, я часто слышал пуск ракет. И как только я их слышал, я искал укрытие, потому что никогда не знаешь, куда они попадут. Когда разрывы затихали, я шел дальше.

Как обстояло дело со в вшами?

О! Да! И сколько! На позиции особо не помоешься, и мы всегда были грязные и завшивленные. Одеяла были полны вшей. Помню под Киришами я только вернулся из отпуска, на лыжах в Альпах катался. А тут… Земля промерзла, копать невозможно. Ночью динамитом взорвали небольшие углубления вместо окопов, и из подручных средств построили небольшой блиндаж. Днем мы там вообще не могли пошевелиться – тут же русские открывали огонь. Отопления не было, потому что не было ни печи, ни дров, да и если бы русские почуяли запах дыма, то сразу прилетела бы граната. Представляете?! Мы лежали без движения в этой дыре и нас зажирали вши. Отвратительно! Боролись мы с ними всеми доступными методами. В Киришах построили печь для прожарки: 200-литровая бочка, внизу вода, потом деревянная полка на которую клали вещи, а сверху крышка.

Вы этому у русских научились?

Нет, просто опыт. Мы всегда пытались одно отделение в день посылать в обоз, чтобы они помылись, белье поменяли и вечером вернулись обратно. Но возможность для этого была только на спокойных позициях.

Моющие средства были?

Да, конечно, получали мыло. Белье регулярно меняли. В обозе его стирали в основном русские женщины, но это все только в обороне. В движении это не получалось.

Был ли порошок против вшей?

Да, порошок против вшей был. Страшно вонял, но помогал. Когда в 1945-ом англичане отпускали из плена, они нас не обработают этим чертовым порошком. Все должны были расстегнуть штаны и получить дозу порошка. Англичане боялись эпидемий, так что это они делали не для нашей пользы, а чтобы самих себя защитить. Вши это ужасно… В первую мировую войну было то же самое. Наши отцы, которые в Шампани были называли ее "Вшивая Шампань". А еще клопы! Они так воняют! В 41-м году в Новгороде, мы в первые заняли оборону. Рота стояла на острове между старым и новым Новгородом, а штаб батальона был в старом монастыре. Там был диван, я его себе взял, думал, буду спать со всеми удобствами. Боже, как я выглядел на следующее утро! Я этот диван выбросил, сказал, что я лучше буду на земле спать. В русских домах они жили в стенах. Комнаты в домах часто были внутри были обклеены старыми газетами. И мы смотрели, есть ли там маленькие черные дырки. Где они были, там были клопы. Днем они были в обороне, в дырках, а ночью атаковали. В этом монастыре, где располагался штаб батальона, были красивые своды, и один офицер из нашего батальона поставил кровать на середину комнаты, а ножки кровати поставил в банки с водой, думал, что так они до него не доберутся. Ошибся! Paraschutisty! Они падали на него сверху. Все эти старые монастыри вокруг Новгорода были превращены в сумасшедшие дома. За больными ухаживала врач, племянница Римского-Корсакова, известного русского композитора. Она прекрасно говорила по-французски, была очень образованной женщиной. Однажды я получил приказ сумасшедших эвакуировать, потому что по нам стреляла артиллерия. Я их пешком переводил через Волхов. Среди них были раненые, и эта Римская-Корсакова примитивнейшими средствами делала им ампутации…

 

Бордели были?

Должны были быть. Но я никогда не был там, где они могли бы быть. Я могу представить, что в Ревеле, например, они были. Думаю, что в Гатчине могли быть, в больших городах, где были тыловые части. На фронте их точно не было. Об этом никто не думал, у нас были другие занятия. Я был в Гатчине, но только по ранению. Это большой город, но находиться в нем было не так приятно как, как вы думаете. Периодически стреляли  30,5-сантиметровые пушки русского линкора «Марат». Вот лежишь ты в лазарете, а тут неожиданно прилетала такая штука... - это тоже не очень приятно.

О чем вы тогда в основном разговаривали?

Обо всем, но мы никогда не говорили о политике. Мы говорили о войне, что нам делать, что исправить. В каждом батальоне был радиоприемник, специальная модель для военных, чтобы на спине носить. Если наушники положить в кастрюлю, то получались неплохие колонки. Мы могли слушать новости. Если в приемнике хорошо поковыряться, то можно было поймать радио Белград, которое вещало из Ленинграда, но это было строго запрещено. В тылу был фронтовой театр. Я в нем был один раз, поскольку за все время войны мой батальон был только один раз на 14 дней взят с фронта. Представляете?! Представление шло в сарае, в нем же я впервые увидел цветной кинофильм. Потом приехал немецкий бронепоезд с тяжелыми орудиями, начал стрелять в Ленинград. Через полчаса по нему и по нам тоже начали стрелять.

Были советские листовки?

Да, их очень много с самолетов сбрасывали. Поднимать их не запрещалось, но они на нас не действовали. В них печатали, сколько пленных в Сталинграде взяли и так далее. Одну листовку я запомнил, она была очень рафинированной. Это было в начале осени 1941 года, в наступлении. Я ее нашел в кустах. На одной стороне была картинка с немецким солдатом, Сталиным и крестом, а на второй стороне было стихотворение, я его до сих пор помню. "Воздух сыр на востоке, Будет холоднее и еще сырее, Железные кресты ржавеют, Деревья растут высоко". Очень выразительно. Дальше там были обычные инструкции по перебеганию. Я подумал: «Ну эти ребята эстеты». Пехота ни русская, ни немецкая на листовки не реагировала - это пропаганда, это нас не интересует.

На русской стороне фронта были какие-то звуковые установки, музыку передавали, какие-то речи?

Да, конечно! У Синявино, ночью прилетел самолет с громкоговорителем. И закричали: "Немецкие пехотинцы, почему вы такие грустные, у вас что, мармелад закончился? Приходите к нам в Ленинград, там кровати с белыми простынями и красивые бабы". Мы смеялись до смерти! Видите, прошло 70 лет, а я до сих пор это помню.

Вы думали, что вы переживете войну?

Нет, я так не думал. Я думал, что однажды меня достанут. После того как меня семь раз ранили, я думал, что будет еще точное попадание. Но на фронте на это не обращают внимание. Если постоянно об этом думать, то либо сойдешь с ума или сбежишь. Солдат на фронте знает, что каждый день каждую минуту, каждую секунду он может погибнуть Если постоянно об этом думать, то не выживешь.

Вы воевали в болотах, на холоде, а могли бы быть во Франции, Италии. Вы воспринимали это как наказание?

Нет, нет. Просто было так. Но мы были очень, очень недовольны, что мы, будучи плохо оснащенными, должны были выдавать результат. Вот это злило. Когда начинаешь такую кампанию как можно быть не готовым, к тому, что придет зима?! Россия огромная страна, они, сверху, могли бы сообразить, что просто перебежать ее не получится. Такую страну как Франция можно перебежать и оккупировать, такую страну как Россия так занять нельзя. В дневниках Гальдера, в июле 1940-го года, когда война во Франции еще не была закончена, есть запись: "глаза фюрера устремлены на восток". Я установил, что тогда два очень одаренных офицера Генерального штаба получили приказ Гитлера разработать план кампании против России. Это был генерал Маркс, начальник штаба 18-ой армии, которая тогда была в Польше, и генерал фон Зоденштерн, который был командующим группой армий. Эти офицеры очень быстро установили, что при нападении на Россию, надо как минимум, захватить Москву, потому что из Москвы как из центра паутины тянуться нити во все стороны. То есть, основной удар должен быть в центре, а что делать с флангами? Вот и получился сильный центральный фронт и расходящиеся фланги. А между ними две дыры - Великие Луки и Холм на севере между группой армий «Центр» и «Север» и в Гомеле между группой армий «Центр» и группой Юг. Две незаполняемые дыры. Они еще Урал хотели занять!? Какого размера были бы тогда эти дыры? В целом так делать был нельзя. Офицеры это абсолютно ясно сказали. Тогда решили, что Красная Армия будет уничтожена в больших котлах у границы, и в этом случае мы сможем занять территорию. Это почти удалось, но только почти. Сила немецкой армии уже зимой 1941-го года была решительно подорвана. Немецкая армия проиграла войну в России уже зимой 41-го года. В 1942-м году, после того как мы в какой-то мере восстановили силы, мы уже не могли наступать на всех фронтах. Только на юге, на другие направления уже не хватало сил.

Русские ветераны говорят, что немцы после 1943-го года стали «не те».

Ну, да, я бы сказал, что в 1943-му году немецкая армия уже потеряла свое ядро, ранеными и убитыми. Истощение становилось все больше. Длительные отступления на всех фронтах, не только в России, но и в Италии, давали понять, что они ни к чему хорошему не приведут. Но армия не могла закончить войну. Закончить войну должно было политическое руководство. А если оно не хочет, говорит, что надо воевать до конца, армия должна воевать до конца. Армия могла сделать только то, что она попробовала сделать 20 июля 1944-го года. Попробовать сделать государственный переворот. Не получилось.

Как изменились ситуация в армии после 20-го июля? Насколько мы знаем, был введен институт идеологического контроля?

Да, да. Были введены так называемые национал-социалистические руководящие офицеры, никто не хотел становиться на эту должность, а тех кого назначали ничего не делали. У нас в полку тоже одного назначили. Я от него вообще ни одного слова не слышал. В офицерском корпусе армии национал-социалистическая идеология была не очень распространена. Да, мы боролись всеми возможными средствами с этим чертовым Версальским договором, который Германию мучил, поставил страну на колени. Гитлер его поборол и воссоздал армию, но политическое влияние наионал-социализма в армии было очень небольшим. Армия сказала: «Мы сохраняем нашу честь и нашу военную силу на поле боя, но политикой мы не занимаемся». Армия при Гитлере в выборах не участвовала - мы в целом были абсолютно вне политики. Перед войной в армии было очень много людей, которые были не согласны с политическим руководством, но их подавили. С другой стороны, много политически активных людей, когда их призвали в армию, ушли из политики. Это идет еще со времен фон Секта, сформировавшего рейхсвер в Веймарской республики - армия должна быть вне политики. Мы так были воспитаны. Подумайте, основная масса офицеров, которая вела нас в бой, до командиров батальонов включительно, была офицерами первой мировой войны. Они все, включая командира моего полка, участвовали в войне, пережили рейсхвер пережили. Конечно,  они были счастливы, что Гитлером армия была воссоздана, освобождена из рабства. Это было чудо, как армия возродилась за четыре года, с 1935-го по 1939-й.

На начало 1941-го года вермахт считался лучшей армией в мире.

Да, считался. Мы уж так прямо не думали, но чувствовали себя хорошо, конечно.

И почему вы в конечном итоге проиграли?

Потому что блоха укусить слона может, а убить нет. Германия слишком маленькая. Армия была в порядке, мы могли защитить Германию от нападения "нормального" врага, мы гордились своим оружием, без вопросов. Даже в России, где части были сильны, храбры, мы были уверены в своих силах, правда эта уверенность была безосновательна, но была. Но на длинном промежутке сил было слишком мало.

Вы слышали о приказе о комиссарах?

Да. Наш командир первого корпуса фон Бот, старый кайзеровский офицер, сказал: "Это приказ я дальше не передаю". И нам этот приказ не зачитывали. У нас солдаты солдат не расстреливали. Мы друг против друга воюем, но не убиваем. Я вообще ни одного комиссара за всю войну ни разу не видел. Русских офицеров много видел, но комиссаров никогда. Из-под зимой 1944-го Луги остатки нашей  дивизии, разбитой под Гатчиной повели в Эстонию. Там нас должны были пополнить. Через пару дней, мы получили приказ взять остров Пийрисаар на Гдовским озере.  Мы их взяли ночной атакой по льду. Русские части бежали, на санках. Одну часть с зенитными орудиями мы взяли в плен, не дали им убежать. Там был один мертвый русский, который мне кажется должен был быть комиссаром. Я очень редко видел так хорошо выглядевшего русского. Настоящий викинг, с не русским, а нордическим лицом. Классный парень, но мертвый. Больше я комиссаров не видел. Мы знали, что они имели сильное влияние на командование, что они повышали устойчивость войск, но я ни одного не видел.

 

На фронте вы слышали о комитете Свободной Германии?

Да, в первый раз услышал после Сталинграда. Я знаю от моего брата, с которым я был вместе прошел всю войну, и который был в русском плену, что в плену они были очень активны.

Насколько активно действовала русская разведка?

Разведывательные группы, а с ними еще часто были штурмовые группы наведывались часто Один раз хотели и меня в плен захватить, но у них не получилось. Смешно было… Я, как командир роты, всегда обходил окопы, проверял своих людей, спрашивал, что видно, что слышно. Я их инструктировал, что если услышит какой-то шорох, нужно бросать гранату или стрелять. И вот пошел на соседний пост по ходу сообщения, и тут на меня из окопа выпрыгнул человек. Он хотел меня схватить, но это, слава богу, не получилось, потому что, путь из окопа к ходу сообщения был перегорожен бревном. Я еще днем приказал убрать это бревно, чтобы можно было свободно пройти, но приказ остался невыполненным. Это бревно меня и спасло. Пока он перелазил через него я одним прыжком заскочил за угол. Он кинул гранату прямо мне под ноги. Все, конечно, проснулись, стреляли, но он уже исчез, а я опять очутился в лазарете.

Немецкая разведка ходила за языком?

Да, да, конечно. Во время наступления ежедневно ходили, чтобы выяснить обстановку, местность разведать, укрепления, войска, пленных взять и т.д. Мы на оборонительных позициях тоже собирали штурмовые группы, которые старались взять пленных, чтобы узнать, что за войска и их намерения. В основном они много рассказывали. Но в обороне взять пленного не так просто, потому что они были правильно построены и рассчитаны на отражение таких атак.

Вы слышали что-то о штрафных частях?

Да, конечно. Мы знали, что в русской армии их было много, с самого начала. В немецкой армии тоже были штрафные батальоны. На Ладоге меня один раз сменила штрафная часть. Это были осужденные, которых отправили на фронт, и если они себя проявят, то их реабилитировали. Это были осужденные за разные вещи – например кражи. Дезертиров там не было.  За дезертирство расстреливали, как во всех армиях. В тылу наверняка были какие-нибудь изнасилования и если ловили, то отправляли в штрафной батальон. Каждая дивизия имела военный суд. Если что случалось, то проходило судебное заседание, настоящий суд, с защитником и прокурором, на котором председательствовал командир дивизии. Наказывали расстрелом, отправкой в тюрьму или в штрафную роту или еще куда. У меня в роте был один солдат из штрафного батальона. Он там Железный крест заработал, и мне его прислали как пополнение. Он мне доложился, я сказал: «Ты реабилитирован, ты обычный солдат».

Какие отношения были с Ваффен СС, вы им завидовали?

Мы очень часто воевали вместе с частями Ваффен СС. Это были великолепные солдаты, которые к тому же были гораздо лучше вооружены, чем мы - их в первую очередь вооружали. Очень хорошие солдаты, с политикой они ничего общего не имели, вообще ничего. Это не значит, что у частей Ваффен СС не было каких-то других задач, о которых мы не знали. Определенно были. Мы всегда были очень рады, если нашим соседом была часть Ваффен СС, на них можно было положиться. Они не бегали. Другие охотно бегали, а эти нет.

Как было с суевериями?

Я не был суеверным. У каждого человека есть какие-то хорошие знаки, еще что-то, но суеверным я не был, нет.

В бога верили?

Да, конечно, я лично происхожу из семьи пасторов. Сложилось, правда, по-другому, но изначально я был готов стать пастором. В дивизии у нас был и католический и протестантский священник, которые вели службы. На похоронах они всегда присутствовали, а похорон было много, к сожалению.

Зарплату получали?

Да, получали, "военные деньги". Обер-лейтенант получал 27 марок каждые 10 дней. Не много, но нам деньги не нужны были. В окопе ничего не купишь. Была лавка, там был алкоголь, сигареты, мыло, это мы должны были частично оплачивать из этих "военных денег".

Платили наличными?

Как у профессионального солдата у меня был счет на Родине, деньги поступали прямо на счет, я так хотел. Другие получали наличными. Играли в карты на деньги, потому что деньги все равно не нужны были.

У командира роты была лошадь?

Да, у каждого командира роты была верховая лошадь.

Лошадь или повозка?

Лошадь и человек, который ухаживал за лошадью. Больше ни у кого не было, командир взвода ходил пешком.

Повозка была?

В обозе было очень много. Они боеприпасы и снабжение возили. Обоз пехотной роты состоял из 25-ти человек: полевая кухня, портной, сапожник. Еще со старой армии, рота была полностью самостоятельным подразделением. Каждый вечер, как темнело, приезжал ротный фельдфебель с полевой кухней или с канистрами, если полевая кухня подъехать не могла, подносчики пищи приходили вперед и нас обеспечивали. Отлично работало. Как пехотинец, ты ничего не можешь иметь при себе. Даже кусок хлеба некуда положить. Были сухарные сумки, жестянки для масла, но на жаре, на марше, все таяло, портилось, скоро эти хлебные мешки исчезли и все было в обозе. Мы были молодые, есть хотелось все время. Мы были стройные, если не сказать худые.

Трофеи брали?

Нет, вообще нет. С русского солдата много не возьмешь. К тому же почти каждый немецкий солдат имел наручные часы. Американцы их воровали. В плену я одного американца видел, у него на руке было восемь часов, он ими гордился. В России ничего нельзя было украсть.

Были проблемы с языком между немцами из различных регионов?

Между немцами? Нет никаких проблем. Были солдаты, которые говорили на ломаном немецком из Польши, Силезии или еще откуда, но мы их хорошо понимали. После компании во Франции у нас целый батальон забрали на формирование нового полка и мы получили рекрутов. Я, как ефрейтор, тренировал одну группу этих рекрутов. Один молодой человек был из польского Лодзя. По-немецки он говорил очень плохо. Мы пулемет проходили, со всеми военными терминами. О боже! Для начала я должен был ему дать урок немецкого языка. Он был очень прилежный, хотел стать хорошим солдатом. И стал им. На Гдовским озере я его еще раз встретил. Я шел по настланной гати через эти ужасные болота, а мне навстречу ехала повозка. И сверху он сидит, как кучер! Как меня увидел, соскочил с повозки. Мы обнялись. У нас были очень, очень хорошие отношения с нашими солдатами. Очень товарищеские, человеческие. Один солдат был из Данцигского коридора, Красивый блондин по фамилии Мильке. Он в СС хотел, они его не взяли, потому что он не очень хорошо говорил по-немецки. Он был образцовый солдат, все хотел делать только хорошо. На смотру у него на шинели были пятна. Меня, как его командира, тут же наказали. Он был так расстроен, что из благодарности в мое отсутствие заштопал мне носки. Были и другие… У меня в роте был один из Кенигсберга, записной коммунист, очень двусмысленный парень, я ему ни на сантиметр не доверял. Его я позже встретил, в госпитале. Я его спросил: «Что ты тут делаешь? Тебя тоже ранило?» Он говорит: «Нет, у меня воспаление слизистой оболочки». Не хотел он служить, симулянт. Коммунист, тяжело ему у меня было.

Что такое хороший солдат?

Хороший солдат это тот, который серьезно относится к своим обязанностям и их исполняет так хорошо, как только может. Один может лучше, другой - хуже, но если он старается, если он исполняет свои обязанности по своим возможностям, он хороший солдат. Кто храбрый, тому легче, кто трусливый, тому тяжелее.

Что такое хороший командир?

Тот, который со своими солдатами обходится разумно. И никогда от них не требует того, что не является необходимым. С ними думает, и с ними живет. Тот офицер, который командует подразделением, должен любить своих солдат. Офицер посылает солдата на смерть, эта ужасная обязанность есть у всех офицеров. Когда ты посылаешь солдат в атаку, ты знаешь, что вернутся не все. Но и ты должен идти вместе с ними.

Какие награды за войну вы получили?

Железные кресты первого и второго класса, штурмовой значок, и значок за ранение в золоте.

Вы служили в Бундесвере. Разрешалось носить награды Вермахта?

Да, носили денацифицированные колодки. Оригиналы не разрешалось носить.

В роте вы должны были сдавать какие-то ежедневные отчеты?

Не должен. В роте ничего не велось, только в батальоне и в полку велся журнал боевых действий.

Был стандартный бланк похоронного извещения?

Стандартного документа не было, но командир роты обязан был родственникам каждого павшего персонально от руки писать письмо. Никакого официального бланка не было. Я должен был писать очень много писем, но это было дело чести, поставить родителей в известность о том как погиб мой солдат.

Что вы писали?

Я писал, что должен вам с прискорбием сообщить, что такой-то такой-то служил в моей роте, пал, так и так, очень сожалеем и так далее... Потом это посылалось домой, и в основном эти письма разносили люди из партии. Мои родители тоже два таких письма получили.

А если пропал без вести или попал в плен?

Да, тогда тоже ставили в известность. Но как это делалось, я точно не помню, я сам никогда не писал. Павшим я много писал, а таких не писал. Но в любом случае, если что-то происходило, ставили в известность. Разумеется, были ситуации, когда было невозможно это делать - при отступлении, целые части пропадали.

Вы как ротный могли вызвать огонь артиллерии?

Да, было так организовано. Артиллерия посылала в пехоту так называемого передового наблюдателя. В основном это были офицеры, или фельдфебель, с рацией. Эти передовые наблюдатели были в ротах, и через них можно было затребовать огонь, скооперироваться. Это прекрасно работало, без проблем.

Последнее ранение вы как получили?

Очень негероически. Мы выходили из Эстонии и проходили мимо Риги. Там наш батальон, как резерв армии, на один день был выведен из боя. Это было 26-го сентября 1944-го. Русский клин уже подходил к Риге, мы отбили его в одном месте, и отошли в лес. Там сказали, чтобы мы сидели тихо, никто из леса не высовывался, пока не станет ясно, что происходит. Русские появились уже на опушке, но мы сидели тихо, думали, что нас не заметят. Но нас скоро заметили и начали интенсивно обстреливать из 120-миллиметровых минометов. Я лежал в лесу вместе с моей ротой, вырыл укрытие как обычно, и разговаривал по телефону с моим командиром батальона. Он мне говорил, что нас вот-вот сменят. И тут мина попала в дерево над моей щелью, осколок отрезал мне голень. Я этого не заметил, но мой связной закричал, что я ранен. Я хотел выползти из щели и тут обнаружил, что у меня нет ноги. К счастью это была последняя мина. Меня быстро положили на носилки, туда же положили мою ногу, которая держалась на коже. Дальше обычным путем, в батальон, там дали морфий, перевязали, было очень больно, на перевязочном пункте врач, который меня уже знал по моим прошлым ранениям, сказал: «А ты опять здесь». Меня прооперировали, врач после операции меня привел в сознание и сказал, чтобы я не давал ампутировать ногу, она снова прирастет. Отвезли в Ригу, в больницу, в ту же самую, в которой я в первый раз был. Потом я попал в госпиталь в Берлин. Абсолютно белый госпиталь, с большим красным крестом у входа, очень хорошо выглядел. Потом на маленьком кораблике туда-сюда перевозили, у меня были ужасные боли. На этом кораблике, у люка, через который нас грузили, стоял белоснежный, как ангел, военно-морской врач, не такой как мы, грязные, после фронта. Я ему сказал, что мне нужно снять гипс, потому, что очень болит, он сделал. Меня обследовали, потом приехали в Свинемюнде, слава богу, там нас выгрузили. Отвезли в госпиталь, мне ужасно повезло, что я попал в университетскую клинику в Ростоке. Там были известные специалисты, они смогли прооперировать еще раз и нога опять приросла. Я потом 30 лет отслужил в бундесвере, а сейчас нога болит, хуже становится.

Где вас захватили англичане?

В Оберхольцштайн? под Килем. Там, в Шлезвиг-Гольштейне, у англичан были так называемые area, А, В, С, и так далее, чтобы как-то справиться с потоком пленных. Там очень многих собрали, из Курляндии на кораблях привозили. Остатки моего полка из Курляндии были.

Как вы восприняли капитуляцию?

Это, конечно, было ужасно, но это можно было предвидеть. Было понятно, что война заканчивается, это не было сюрпризом. Но, конечно, это был плохой период в жизни любого солдата. Кроме того, я же из Пруссии, был практически беженцем, у меня больше не было родины. Мои родители были неизвестно где, мои сестры были неизвестно где, я был совсем один. Я лежал в госпитале, был совсем один, профессии у меня не было, я был только солдатом. Что было делать? С другой стороны, хорошо, что мне нужно было заботиться только о себе. Другие должны были обеспечивать свои семьи. Меня опустили из госпиталя в 1946 году, я поехал в Гамбург, к знакомым.

Интервью и лит.обработка: А. Драбкин
Перевод на интервью:А. Пупынина
Перевод интервью:
В. Селезнёв

Читайте так же

Hellwig Hans

У нас ничего не было. Поэтому и было так много обморожений. На это никто не рассчитывал. В Крыму все годы до того ни разу не было настоящей зимы. Нам сказали, что зимней одежды нам не нужно: дескать, там всегда плюсовые температуры. Но как раз зима 1941-1942-го годов была очень холодная. Мы замерзали до смерти. Когда к нам привезли зимнюю одежду ― была весна, и она была уже не нужна.

Рудольф фон Риббентроп

Конечно, очень неприятным сюрпризом для нас стало то, как хорошо воевала Красная Армия. Это была очень большая ошибка Гитлера: то, что ему казалось, что будет, как во время Первой мировой войны… что если продержаться три года – то Россия не выдержит трудностей и развалится. Но было совсем по-другому. На севере, в Финляндии, там, где мы атаковали русские позиции, это было классно: то, как они оборонялись. Многие дни! Это было очень впечатляюще.

Walter Heinlein

Снова и снова позиции моих самоходок попадали под обстрел корабельной и обычной артиллерии. Один раз я шел к себе на позиции, чтобы успокоить моих людей, но попал под такой град снарядов, которого я еще никогда в жизни не видел. На тысячу выстрелов противника мы отвечали в лучшем случае десятью выстрелами. У моих орудий были и солдаты старших возрастов, отцы семейств. На позиции некоторые из них старались держаться как можно ближе ко мне, в их глазах стояли слезы. Он считали, что когда они находятся рядом со мной, с ними ничего случиться не может! Уже в России, прежде всего после баснословного выстрела в мою грудь, у меня была слава человека, которого невозможно убить. Конечно, мне тоже было страшно, но я хотел быть примером и не мог этого показывать.

Otto Georges

В январе 1944 года нас отправили в Италию, в Кассино, потому что 29-я дивизия была снята с фронта, а 15-я дивизия была полностью разбита. Мы должны были сменить 15-ю дивизию. Мы находились в боевой готовности, и нас перебросили в Туну на пароме. 211-й пехотный полк был уже в Кассино, а мы были южнее. Там сложилось чрезвычайное положение, и все части, которые были, бросили на Туну. То, что там происходило, просто страшно рассказывать, - сколько же там было артиллерии! Мы думали, что мы их опять сбросим вниз, но в порту стояли 64 их военных корабля - и они нас разбили. В болотах под Римом наши танки застревали, а самолеты атаковали нас сверху. Мы несколько превосходили англичан, но мы ничего не могли сделать против корабельной артиллерии, она была жуткая. Когда ситуация стабилизировалась, мы спустились в Кассино. В Кассино был весь мир, даже индусы!

Burkhard Erich

Мы замерзали и умирали от ран, лазареты были переполнены, перевязочных  материалов не было. Когда кто-то погибал никто, как это ни печально,  даже не поворачивался в его сторону, чтобы ему как-то помочь. Это были  последние, самые печальные дни. Никто не обращал внимания ни на раненых,  ни на убитых. Я видел, как ехали два наших грузовика, товарищи  прицепились к ним и ехали за грузовиками на коленях. Один товарищ  сорвался, и следующий грузовик его раздавил, потому что не смог  затормозить на снегу. Это не было для нас тогда чем-то потрясающим –  смерть стала обычным делом. То, что творилось в котле последние десять  дней, с последними, кто там остался невозможно описать.

Handt Dietrich-Konrad

Отсюда в конце мая меня направили на курсы офицерского резерва (Третья  рота офицерского резерва – 3. Offiziernachwuchsкompanie), где из нас  готовили командиров отделений. Очень много было занятий по тактике:  задействование МГ в бою и т.п.  Среди прочего перенимали русский опыт,  существовало тогда расхожее выражение: «Русские это умеют». Учились,  например, зимой прицеплять к танкам санки и другим уловкам,  подсмотренным у противника. Такими уж изобретательными мы не были,  кое-что приходилось заимствовать.

comments powered by Disqus