И тогда тоже, как и все, думала, что этот фюрер – такой особый человек! Мне подарили портрет его: за хорошую учёбу. Принесла домой – а мама спросила, что это я принесла… потом молча повесила на стенку. Но, когда мы в газете прочитали, что с Востока близится фронт, то мама взяла этот портрет и разбила, а потом умоляла меня, чтобы я не рассказывала никому, что она сделала.
Лётчики не видят, как их товарищи умирают. Когда не возвращается самолёт с командой – у остальных вечерком бокал шампанского, одна минуту стоя – и всё.
Мы воздвигли мастерскую своими собственными руками. Затем мы построили завод и другие объекты. Все это строилось из дерева, – железа не хватало. В итоге у нас в активе появилось 19 воздвигнутых объектов: сторожевой дом, лесопилка, кузница… В мастерской стояло два десятка различных станков, необходимых для производства и ремонта. В то время мы ремонтировали любое оружие, которое попадало в наши руки. Мы даже научились делать импровизированные ручные бомбы.
А мы выступили с горячим желанием перебраться первыми через Драву, взять в плен кого-нибудь из немецких солдат и тем самым получить нужную информацию. Мне лично довелось переплывать Драву более 20 раз. Один раз я участвовал в атаке вместе с русскими братьями! Вы знаете, что такое самоходный танк? У него внутри с одной стороны есть скамья, на которой сидят десять человек, и на другой стороне столько же. Мой друг оказался одиннадцатым, а я – двенадцатым.
Радоваться было нечему, потому что шла война, и всё было тяжело. Независимо от должности и звания, и места где находишься. И с продвижением, и с ночлегом, и с питанием, всё обстояло очень непросто. И многое зависело, от того, как человек привыкал. Страдание зависит от привычки. Так что на фронте я никогда не радовался. Там человек сконцентрирован лишь на том, как бы выжить.
Командир сказал мне, что город должен быть примерно в этом направлении, и выдал мне хорошую карту. С той высоты внизу я увидел город. Он выглядел так, как будто там вообще никаких войск не было. Я взял пару человек — и послал их вперёд. Они вернулись — и сказали, что там действительно никого нет. Тогда мы спустились вниз, пошли от дома к дому — и захватили в плен ещё уйму народу.
И вот однажды, это было 10 дней после моего приезда, я смотрю – приезжает машина, с этой машины вылезает польский офицер, прекрасно одетый. Я подошёл к нему и сказал: «Откуда вы?» И вот он ответил, что он из первого польского полка. «А могу ли я попасть туда?» Он так посмотрел – и говорит: «Хорошо». И два дня спустя приходит вызов: я переезжаю в другой полк. И когда я приехал туда – когда отправили меня во врачебную комиссию: решили, что я годен – и началась моя служба в авиации.
Наш дивизион был в полном смысле слов «сшит из обносков», так сказать. Моя радиостанция была смонтирована на старом датском громкоговорителе: одноосная повозка и лошадь. В конечном счёте это всё свалилось в канаву, и мне было куда больше жаль лошадь, чем радиостанцию. Я остался без ничего, а наш дивизион уехал неизвестно куда. Это было во время отступления.