В одном месте к нам подошел русский солдат с пистолетом в руке и хотел с нами рассчитаться. Наш конвоир дал очередь в воздух из своего автомата, только тогда тот отошел. Он бы нас всех убил. Потом мы пришли в лагерь, на месте которого до войны был женский санаторий. В нем были кровати и все оборудование - кухня, ванные. В этом лагере я получил медицинскую помощь, поскольку был легко ранен. Мы пробыли там три дня, и наконец отдохнули после всего того, что пережили. Мы почувствовали, что наконец освобождены от этой проклятой, бессмысленной войны. Вы не можете этого представить! Мы спали весь день и всю ночь, ели. Это было освобождение! Вы не можете представить какое это было счастье!
Конечно, очень неприятным сюрпризом для нас стало то, как хорошо воевала Красная Армия. Это была очень большая ошибка Гитлера: то, что ему казалось, что будет, как во время Первой мировой войны… что если продержаться три года – то Россия не выдержит трудностей и развалится. Но было совсем по-другому. На севере, в Финляндии, там, где мы атаковали русские позиции, это было классно: то, как они оборонялись. Многие дни! Это было очень впечатляюще.
Неоднократно связисты, которые сидели в своих дырах, подвалах или прочих укрытиях с наушниками на голове, не могли уследить за текущим развитием обстановки и погибали. Часто они могли оставить свои позиции, спасаясь от врага последними. Таким образов, вполне объяснимо, что в дни тяжелых боев в феврале–марте 1944 г. на Хайлигенбайльском плацдарме я потерял около 10 товарищей. То, что нужно тщательно следить за обстановкой я, сам связист, усвоил из инстинкта самосохранения и наказывал это своим сослуживцам.
В конце апреля 1945 г. один молодой человек из нашей группы был схвачен немцами, они пытали его, чтобы он сознался и раскрыл действия нашей группы, но он погиб, так нив чем и не признавшись. Благодаря нему, мы выжили и увидели прибытие советских войск. В то время мне было 20-22 года, поэтому я не испытывала никакого страха. Ведь никогда не знаешь, что то, что происходит и есть что-то очень значительное. Конечно, ты принимаешь реальность, но и знаешь, что выживешь. И мы все выжили. Не было у нас никакого героизма. Это просто было долгом и желанием бороться с немцами, которые так очевидно ошибались, и так очевидно были воплощением зла.
На батарее четыре зенитные пушки, и человек восемьдесят немцев. Все хорошо вооруженные, у многих автоматы, так что взять их было непросто. Но нам помогли местные жители. Они показали тропки, как обойти батарею с тыла. Пока ночью готовились, мне вдруг вспомнилось что-то из симфонической музыки, и я уснул на несколько минут. И мне приснилось, что к нам домой пришёл почтальон и принёс извещение, что я погиб. Ясно увидел плачущую мать…
11 октября 1944 года в Кюстендиле проводился скромный военный парад частей, которые должны были прибыть на помощь тем, кто бился перед мостом в Страцине. Уже несколько штурмов оказались безуспешными, и срочно требовалась помощь. Тогда на параде в Кюстендиле генерал Стойчев повернулся к нам и сказал: «Парашютисты, сыны мои, вы будете тараном моей стальной армии!» И на следующий день 12-го октября началась наша подготовка к участию в боях.
Ещё в 1942 году мне дали золотую олимпийскую медаль Лаури Лехтинена. В 1932 году Олимпийские игры проходили в Лос-Анджелесе, Калифорния, – и Лаури Лехтинен победил там на дистанции 5000 м [также серебрянный призёр Олимпийских игр 1936 г.]. Он передал свою медаль армии, чтобы её вручили отличившемуся солдату. И вот эти господа привезли её мне. Приехал командир Выборгского отделения (генерал-лейтенант), командир 10-й дивизии (полковник), и далее командир полка JR-1 (тоже полковник), и командир батальона майор Андерсон. И все эти господа были егеря. Эти товарищи приехали на фронт поприветствовать меня, - они приехали на передовую и привезли мне эту золотую медаль Лаури Лехтинена.
Я училась на курсах медсестёр шесть месяцев. Я была очень молодой Лоттой. В 38-м году я окончила курсы, а в 39-м началась Зимняя война. Пришлось сразу начинать осуществлять активную деятельность в полевых госпиталях во время Зимней войны и Продолженной войны. Сначала в Финляндии, а потом меня перевели в восточную Карелию: в Ведлозеро, Петрозаводск [фин. Äänislinna, «Город на Онего»], Медвежьегорск. Оттуда мы вернулись в Финляндию, в Рауту.
Был случай, когда я противостоял русскому: у нас обоих оружие было направлено друг на друга, и я успел выстрелить первым. Мне запомнился последний взгляд умирающего русского. Я запомнил глаза убитого, и подумал тогда, что, наверное, у него дома жена и дети остались... Да, это не так приятно, когда убиваешь человека, и потом этот человек лежит рядом, и ещё смотрит тебе в глаза. Это злодейство...
Сначала центр был в Илмаёки, но его бомбили. Потом, после бомбёжки, этот центр переместили из Илмаёки, где был оружейный склад, на 67 км в Курику, - в школу в деревне, на отшибе. Там спокойно работалось. Мы брали гильзы, засыпали порох – и в пакет. Это была простая, незамысловатая работа. У меня есть памятная картина, подписанная самим Маннергеймом: «Работнику, обеспечивавшему фронт военными припасами».