И утром я проснулся от лая собаки. Выглянул в окно – идет литовская группа коллаборационистов. Я бужу своих: «Немцы!». Взял ППШ, схватил одну мину на плечи и мы побежали из дома. Вышли со стороны противоположной той, которой шли литовцы. Поэтому они нас не сразу заметили – дом нас закрывал. Но через время нас все же стало видно. Я сразу дал очередь из ППШ. Я и еще трое ребят все же зашли в ближайший лес, а четвертого по дороге настигла пуля.
До последнего момента мы были убеждены в том, что у Адольфа со Сталиным есть договор. 22 июня мы построились. Пришел командир батальона полковник Тило и рассказал нам, что Германия объявила войну России, и войска уже вошли в Россию. Он изобразил все в таком виде, что русские - это нелюди и все такое прочее. От удивления мы только мотали головой. Рядом со мной стоял мой хороший друг, его тоже звали Эрих, и он мне сказал: «Послушай, сдается мне, что мы все погибнем в России». Вы представляете? Это он мне еще тогда сказал!
Через некоторое время (Дзвинке было уже три месяца) приезжает ко мне Катя Зарицкая и говорит: «Вы мне нужны для легенды потому, что мы создаем конспиративную квартиру для большого нашего Руководителя (здесь и далее под словом Руководитель понимается Главный командир УПА Роман Шухевич – прим. А.В.). Вы с ребенком как раз мне подойдете». А я говорю: «А если будет еще и женщина постарше?» А она: «Так чудесно!» Я: «Запишите мою маму».
Через некоторое время после окончания войны Бригада была расформирована и должна была вернуться назад в Эрец-Исраэль. Но в центре «Хаганы» решили, что часть бойцов Бригады должна остаться в Европе для осуществления подпольной деятельности. Я был в числе этих трехсот человек. Нас оставили в Европе под чужими именами, а под нашими именами отправили 300 людей в Палестину.
Учили как вести следствие, как допрашивать, как смотреть человеку в глаза, как понять, врет человек или нет. Учили записывать все, что человек говорит – если один раз сказал одно, а второй раз другое, то уже что-то не то. Шифрование изучали – эти коды у меня есть до сих пор. У нас коды были значками – точка, запятая, две запятые. И физическую подготовку мы проходили – и окопы копали, и стреляли, и по–пластунски ползали.
После создания бригады британцы начали подготовку личного состава. Она велась сначала в Палестине, затем на Суэце, потом в Александрии, и только в начале 1945 года бригада была переброшена в Италию. В Италии еще некоторое время велась подготовка, бригада пополнилась так называемым немецким подразделением разведчиков и диверсантов. Это были евреи, которые выглядели как немцы и свободно общались на немецком языке. Их готовили отдельно, они должны были выполнять различные задания на немецкой территории, но в Италии мы с ними объединились.
Сидим мы в бункере и слышим – сверху кто-то ходит. Потом начали землю рыть и открывать люк. Кричат: «Бандиты, сдавайтесь! Ваша песенка спета!» Нас было в бункере четверо. Мы поняли, что это все, конец, но решили отстреливаться до конца. Как только люк открыли, то мы начали стрелять из ППШ. Стреляем и отходим от люка. Потом ждем и снова стреляем и отходим. В нас стреляют в ответ. Пока шла эта стрельба, мы уничтожали документы, пищу, даже свою одежду – все, чем могли воспользоваться энкаведисты. Но патроны у нас были не бесконечны, и они это понимали. Дождались, пока мы перестали стрелять в ответ и бросили гранату.
Танки гусеницами примерзали к земле, моторы приходилось заводить каждый час, чтобы не замерзло масло. Если останавливались в домах, то снимали аккумуляторы и брали их в дом, чтобы они не замерзли. Но в домах остановиться не всегда получалось, очень часто мы ночевали в лесу. Бывало, что рыли траншею, выстилали ее соломой или листьями, сверху наезжали танком и потом туда залезали спать, но часто мы просто спали в танке, сидя на своих сиденьях. Если ты дотрагивался рукой без перчатки до танка, то кожа оставалась на броне. В период распутицы проезжими можно было назвать только несколько главных дорог. Практически прекратился подвоз снабжения – нет ни горючего, ни боеприпасов.
А потом наступила зима. С 1-го ноября неожиданно ударили морозы под 40 градусов. 40 градусов! Обувь порвалась, из нее торчало голое мясо. Мы постоянно грели ноги у огня. Одежда износилась донельзя, она уже не защищала от мороза. Весь батальон, а в батальоне обычно 400 человек с командиром, постепенно, человек за человеком, попал в лазарет в тылу. В конце концов, я тоже туда попал в полностью истощенном состоянии и с обморожениями. Это произошло в середине или конце ноября. Тогда в батальоне, слушайте внимательно, осталось примерно 60 человек!
Когда солдат поднимается в атаку, его жизнь становится несущественной. Но в этот момент он перерастает себя, получает признание самого себя, своей готовности умереть, признание, которое он не получал в мирное время. Так становятся необычайными, большими людьми. Хороший солдат показывает уверенность в себе.