Германия
Handt Dietrich-Konrad
Отсюда в конце мая меня направили на курсы офицерского резерва (Третья рота офицерского резерва – 3. Offiziernachwuchsкompanie), где из нас готовили командиров отделений. Очень много было занятий по тактике: задействование МГ в бою и т.п. Среди прочего перенимали русский опыт, существовало тогда расхожее выражение: «Русские это умеют». Учились, например, зимой прицеплять к танкам санки и другим уловкам, подсмотренным у противника. Такими уж изобретательными мы не были, кое-что приходилось заимствовать.
Kuehn Heinz
До начала войны я плохо представлял себе Россию, об Украине же вообще ничего не знал. У нас тогда о русских, украинцах не было и речи – войну вели против большевиков. Мы были отменно мотивированы, старания послужить на благо Отечества хоть отбавляй, трудностей, опасностей не боялись. И все же, стоило мне узнать немного страну, где пришлось воевать, сомнение – а хватит ли у нас сил выиграть эту войну? – появилось помимо воли. Здесь все давалось трудней, чем в Европе. Расстояния, погода, дороги, язык. Ремонтники, обоз безнадежно отставали – нам приходилось бросать пушки из-за мелких поломок. Не один я засомневался, были и такие, кто с самого начала не верил в успех – вслух такое, конечно, не говорилось, но можно было догадаться.
Ceban Petru Illarion
А как положенное время истекло, мы начали арестовывать немцев. До сих пор не понимаю почему, но многие из них ничего не знали. А может, считали, что на них приказ не распространяется. Помню, одного арестовали, когда он спокойно себе шел на службу. А потом меня включили в группу во главе с тем же офицером, и приказали поехать арестовать немцев. Оказывается, в лесном массиве недалеко от Сибиу осталась немецкая передвижная радиостанция. Приехали на место, окружили ее и стали кричать «Ура!» Заходим, а немцы в полном недоумении, ничего не могли понять. Мы их арестовали, привезли в расположение нашей части, но мне запомнилось, что немцы плакали от обиды и чувства что их предали...
Bartl Heinz
Ночью я стоял в карауле и потребовал от приближающегося человека назвать пароль или я буду стрелять. Этот человек спросил меня: "Вы меня не знаете?" В полутемноте я увидел широкие красные полосы на брюках и ответил: "Нет, господин генерал!" Он спросил: "Сколько вам лет?" Я ответил : "16, господин генерал." Он ответил: "Какое свинство!" и ушел. Той же ночью нашу часть сняли с фронта и отвели в Дрезден. Это было ужасно! Город был разрушен до основания. Там был только металлолом, только разрушенные дома. В бой мы так уже и не попали, война закончилась.
Buentgens Ernst
И вот, наконец, мы в месте, на солдатском жаргоне называвшемся «шланг» (русское название – «Рамушевский коридор»). Всего пятнадцать километров длиной, в некоторых местах шириной лишь до двух километров, «шланг» был единственным наземным путем к окруженным под Демянском войскам. Его надо было удержать во чтобы то не стало. Здесь война началась для меня по-настоящему.
Ernst Walfried
25 января 1945 года запомнилось мне на всю жизнь. «Вы знаете, какой сегодня знаменательный день?, – заявил наш «клоун»-весельчак, забавлявший товарищей, – Нет? Осталось ровно пять дней до очередной годовщины прихода фюрера к власти!... И вот теперь мы здесь...» Среди ночи нас подняли по тревоге: русские объявились в паре километров от лагеря. Рассвело и мы смогли отчетливо разглядеть в бинокль вражеских солдат, сидевших на броне танков. Очевидно, прорыв русских на этом участке явился полной неожиданностью: по дороге, без всякого охранения, шли два транспорта вермахта. Прямо на пушки. Водители явно не подозревали об опасности. Бах! Бах! – и машины вспыхнули факелами.
Schillinger Rupert
Пистолеты-пулеметы были только у командиров отделений. Русские в некоторых вещах нас невероятно превосходили. Русские пистолеты-пулеметы работали зимой, а немецкие замерзали. У русских была одна марка автомобилей. Когда автомобиль ломался, русские всегда могли взять запчасти с другого автомобиля, а у нас было огромное количество разных марок автомобилей и отремонтировать их было очень сложно.
Morell Wolfgang
Уже 22-го января я попал в плен. Я находился один в боевом охранении, когда увидел группу русских солдат человек пятнадцать в зимней одежде на лыжах. Стрелять было бесполезно, но и сдаваться в плен я не собирался. Когда они подошли поближе я увидел, что это монголы. Считалось, что они особенно жестокие. Ходили слухи, что находили изуродованные трупы немецких пленных с выколотыми глазами. Принять такую смерть я был не готов. Кроме того я очень боялся, что меня будут пытать на допросе в русском штабе: сказать мне было нечего – я был простой солдат. Страх перед пленом и мучительной смертью под пытками привел меня к решению покончить с собой.
Wittmann Fritz
К тому времени мы уже несколько дней ничего не ели. Мы отварили картошку и наконец-то поели. Решили заночевать в сарае, поскольку посчитали, что в доме будет опасно. Когда мы проснулись повсюду были русские. Обер-фельдфебель приказал, не стрелять. Мол война проиграна, у него дома двое детей, воевать начал с Польши и хочет вернуться домой. Пригрозил, что если кто-нибудь начнет стрелять, он его сам застрелит. Среди нас был один немец из польского Данцига, он мог немного говорить по-русски. Он закричал, что мы хотим сдаться. Я думал это мой последний день. Пропаганда нам хорошо расписала, что ждет нас в плену. Когда мы ехали на фронт, один 16-летний новобранец спросил у фельдфебеля, что мы делаем с пленными. Фельдфебель ответил, что мы пленных не берем. Тут мы задумались, а что если и они пленных не берут?
Burkhard Erich
Мы замерзали и умирали от ран, лазареты были переполнены, перевязочных материалов не было. Когда кто-то погибал никто, как это ни печально, даже не поворачивался в его сторону, чтобы ему как-то помочь. Это были последние, самые печальные дни. Никто не обращал внимания ни на раненых, ни на убитых. Я видел, как ехали два наших грузовика, товарищи прицепились к ним и ехали за грузовиками на коленях. Один товарищ сорвался, и следующий грузовик его раздавил, потому что не смог затормозить на снегу. Это не было для нас тогда чем-то потрясающим – смерть стала обычным делом. То, что творилось в котле последние десять дней, с последними, кто там остался невозможно описать.
Больше историй